Опьянённая победой, Нейт ликовала. Она видела, что Кархедон счел её доводы убедительными, и понимала: Тахенвет не спастись. Взмахом руки номарх приказал стражникам окружить обеих девушек, одновременно отправив другую группу солдат обыскать их покои. Даже уверенная в успехе, Нейт нервничала, но её волнение ни в какое сравнение не шло с ужасом на лице соперницы. Природа не обделила Тахенвет умом, и та понимала или, по крайней мере, догадывалась: вся эта ситуация — тщательно разыгранное представление, призванное поймать её, Тахенвет, в ловушку. Когда через полчаса солдаты вернулись с какой-то склянкой, девушка побледнела ещё сильнее, но не удивилась: если Нейт вела себя так уверенно, значит, всё продумала и спланировала заранее.
Один из воинов вышёл вперёд, почтительно склонился перед номархом и протянул ему стеклянный флакон.
— Вот, мой повелитель, — сказал он, — это мы нашли в покоях твоей наложницы Тахенвет. Она прятала его под платьями в сундуке.
— Это не моё! — закричала соперница, бросаясь номарху в ноги и заливаясь слезами. — Мне это подбросили! Разве я могла тебя предать, мой господин?! Неужели ты не видишь: всё это происки этой рыжей ведьмы?! — повернувшись, она ткнула пальцем в сторону молчаливо стоящей Нейт. Кархедон небрежно отпихнут рыдающую девушку, словно она была собакой, не вовремя ластившейся к хозяину. Жестом он подозвал к себе красивого юношу, что на пиру предлагал гостям букеты и благовония. Мальчишка вздрогнул. Отложив корзинку, он подошёл к номарху с таким видом, будто собирался грохнуться в обморок.
— Пей, — приказал Кархедон, протягивая ему фиал с ядом. Юноша побледнел. Отшатнувшись, он принялся неистово трясти головой, словно деревенский дурак. — Пей, — повторил старик настойчивее, — иначе я прикажу отрезать тебе гениталии и заставлю их съесть. Пей добровольно, или мои солдаты силой вольют тебе это в глотку.
Захлебываясь слезами, невольник принял из рук номарха фиал и долго на него смотрел, прежде чем осушить. Девушка видела, что он косится в сторону погибшего мальчика, лежащего у стола в луже собственных нечистот.
«Ещё одна смерть на моей совести», — подумала Нейт с горечью.
Если Кархедон желал убедиться, что жидкость в фиале — яд, то через несколько минут сомнений не осталось ни у кого. Мёртвую тишину наполнили хрипы корчащегося в агонии юноши. Захлёбываясь белой пеной, он скрёб ногтями каменный пол, словно пытаясь уползти от собственной смерти. От былой красоты не осталось следа — лицо превратилось в маску боли и ужаса. Сосуды в глазах полопались. Какой-то сердобольный воин из тех, что стоял поблизости, подошёл к несчастному и с молчаливого позволения номарха коротким точным ударом вонзил меч ему в сердце. Голова юноши дёрнулась. Белая пена на губах окрасилась кровью.