— Я ведь знаю — я скоро умру, но я почему-то такая счастливая! Какой у меня батюшка! И как меня все любят. Откуда, скажи мне, столько любви?
Происходило нечто необъяснимое, и я попросила:
— Мать Вера, расскажи о себе.
— Жизнь у меня была тяжёлая. Росла сиротой, горькая доля. A-а, грех роптать. Слава Богу за всё!
Не желая роптать, мать Вера многое недоговаривала. И я знаю о ней лишь то, что она рано лишилась мужа и осталась с маленькими детьми на руках. Жить было негде, ждать помощи — не от кого. И тогда она пошла путём тех отважных сибирячек, что уезжают на Крайний Север, где добывают нефть или газ. Зимой здесь морозы под пятьдесят градусов — птицы падают на лету, а в пургу можно заблудиться у дома. Но на Севере платят «северные», а на газовом месторождении, где работала Женя, хорошо доплачивали за вредность. Добытчики газа, бывало, пели частушку: «Химия, химия, вся мордёха синяя!» Но молодая мать дорожила этой вредной химией, позволяющей сытно кормить сыновей. Всю жизнь она, как марафонец, бежала к цели — получить квартиру, поставить на ноги детей. Бога она никогда не отрицала, а только не знала Его. И временами наваливалась такая тоска, что однажды она уснула в слезах. Во сне она увидела Божию Матерь — такой, как Её изображают на иконе «Спорительница хлебов». Женя даже проснулась от счастья, услышав Её голос:
— Иди ко Мне!
— Иду, иду! — воскликнула Женя, сама не зная, куда идти.
Но сон был для неё таким откровением, что Женя тут же взяла отпуск и поехала в Москву, чтобы отыскать здесь приснившуюся ей, как она считала, «картину». Обошла все музеи и допытывалась у экскурсоводов: может, кто видел такую картину?
— Возможно, вы ищете «Мадонну» Рафаэля? — спрашивали её. — Там тоже Дева парит в облаках.
— Нет, там внизу пшеничное поле и снопы стоят.
Годами она расспрашивала людей и искала свою «картину», став за это время верующим православным человеком. Однажды во время отпуска
Женя гостила у подруги в Калуге, и та предложила ей съездить вместе в Оптину.
Когда Евгения увидела в монастыре икону «Спорительница хлебов», она обомлела—это была её «картина», и голос Божией Матери по-прежнему звал:
— Иди ко Мне!
— Иду! — откликнулась она с горячностью и, продав квартиру, тут же приехала в монастырь.
Доцветали последние осенние хризантемы, а мы с монахиней Верой сидели на лавочке, перебирая в памяти подробности её жизни.
— А помнишь, как ты белила потолок и упала?
— Да, расшиблась, казалось, насмерть. Лежу в крови на полу, не могу подняться. И только молю и прошу Божию Матерь, чтобы хоть кто-то пришёл на помощь. Тут входят в келью трое наших Оптинских братьев, убиенных на Пасху, — иеромонах Василий, инок Трофим, инок Ферапонт. Подняли меня и говорят...