— Какая забота, — слова вырывались хрипом, — в таком случае сегодня Вы обеспечите мне развлечение.
— И платить будете? — зашипела маленькая змея.
— Как отработаете!
Девчонка взвизгнула, когда он схватил ее и почти бросил на постель. Забарахталась, пытаясь перевернуться и путаясь в распущенных волосах. Ухватив за бедра, дернул на себя, ставя в самую унизительную для аристократки позу, и замер на несколько ударов сердца. Сейчас… Сейчас она закричит, вырываясь и зовя на помощь свою припадочную служанку. Испугается и просто не позволит взять себя так развратно. Не должна позволить!
А перед глазами качалось и плыло от вида упругих, плотно обтянутых тканью долек. Воздух огненными толчками проникал в легкие, и в паху простреливало пульсирующей болью. Хотелось одним движением разорвать белоснежный шелк, отшвыривая ненужную тряпку в сторону, и одним толчком ворваться в тугое лоно… Насадить до упора, чтобы не осталось и капли свободного места…
Лёгкое прикосновение — и он чуть не излился в штаны. Застонал, чувствуя, как вдоль позвоночника несется болезненно-сладкая судорога, натягивая жилы до треска. Упругая попка толкнулась в пах еще раз, и лэрди изогнулась, приглашающе раздвигая ножки.
Это было последней каплей. Треск рвущегося пеньюара наполнил комнату, пальцы не слушались, и шнуровку штанов он тоже изорвал. Плевать на все. Она сама сделала свой выбор!
— С продажными девицами я не бываю нежен, — прорычал, хватая в горсть растрёпанные золотые локоны. И если она услышала, то вида не подала, а у него слова пропали, едва лишь ткань соскользнула вниз.
Бесстыже-голенькие лепестки скрывали розовую сердцевину. Даже не пытаясь сдержаться, он раскрыл нежную раковину и задохнулся, впиваясь взглядом в сладкую, сочившуюся прозрачным соком плоть, уже набухшую и жаждущую принять в себя его твердость. Какое-то ругательство рычанием сорвалось с губ. Член пульсировал, и, больше не медля, Бьерн толкнулся вперед.
— М-м-м! — застонала девочка, изгибаясь и приподнимая бедра.
И в голове что-то щелкнуло. Вырвало с корнем последние крохи рассудка, обнажая раздиравшую на части животную похоть. Она была слишком узкой. Такой тесной, что пухлые складки втягивались на каждый толчок. И если бы внутри оказалось сухо, то он бы просто порвал ее, но маленькая лэрди уже текла, даруя возможность с трудом, но проникнуть внутрь.
— Шире ноги! — звонкий шлепок украсил нежную дольку розовым отпечатком. Ему вторил возбужденный стон, и ножки послушно разъехались, открывая ее всю до последнего дюйма.
Подхватив лэрди под бедра, Бьерн задвигался. Несколько глубоких выпадов, и комнату наполнили пошлые звуки. Тяжелое дыхание и шлепки плоти о плоть, тихие постанывания и скрип кровати. И, как последний сластолюбец, он во все глаза разглядывал самую невероятную и порочную картину. Вид собственного, блестевшего от влаги члена, рывками вспарывающего тесное лоно. И по венам бежал живой хмель, дурманя и превращая его в сгоравшего от похоти зверя.