Одна беременность на двоих (Горышина) - страница 163

— Кейти, что произошло? Он обидел тебя?

Она сделала шаг ко мне и взяла мои руки в свои отчего-то тёплые ладони. Я последний раз прикусила губу и с диким всхлипыванием упала Аманде на плечо, зарывшись потёкшим носом в её куртку.

Глава двадцать девятая "Разговор по душам"

Холод гаража не шёл в сравнение с холодом, разлившимся внутри меня от сознания своей полной никчёмности. От сознания непоправимости содеянного, ошибки, за которую, быть может, мне придётся заплатить дорогую цену. Возможно, слишком дорогую. Я не могла больше сдерживать рыданий и, вцепившись в куртку Аманды, подобно карабкающейся на дерево белке, стала перебирать пальцами, сминая болонью на её плечах.

— Да что случилось, Кейти, ты что…

Аманда не отстранила меня, чтобы заглянуть в лицо, а лишь крепче прижала к себе. Я почувствовала выпирающий живот, но мне так не хотелось отпускать её, что я постаралась как можно сильнее втянуть свой живот, чтобы тот прямо-таки прилип к позвоночнику, только бы не вызвать в Аманде желания отпустить меня.

— Успокойся, Кейти… Ты что… Нельзя так реветь… Да что он тебе такого сказал? Я знаю его, он может обидеть, псих неуравновешенный… У него мать итальянка. Они и тарелки на кухне бьют и вообще… Орать друг на друга у них в семье нормально… Ты только на эту идиотку Абби посмотри… Я её в школе один раз так отлупила, что меня на неделю от занятий отстранили, но эта дура малолетняя тогда достала меня из-за… Ну в общем не важно. Так что он тебе сказал?

Я продолжала рыдать, но уже не так громко и не так сильно. Аманда гладила меня по спине, как когда-то давно мама. Совсем давно, в начальной школе после первых проваленных тестов по правописанию. Лет в десять я уже ощетинилась подобно дикобразу и не подпускала её к себе, а потом… А потом меня просто некому стало обнимать, и я научилась не плакать, когда подушки перестали просыхать за день… Ведь плачем мы лишь затем, чтобы нас обняли и пожалели. Разве в детстве вы не запирались в комнате, обидевшись на маму? Все мы ревели в голос, чтобы мамы слышали и чувствовали свою вину, чтобы пришли первыми и пожалели, и не пришлось бы говорить самое трудное на свете слово — «прости».

— Прости меня, Аманда, — сказала я, шмыгая носом. — Я сделала ужасную глупость, я…

Пока я думала, какое слово лучше подобрать, чтобы Аманда поняла, что я не хотела этого, она сама закончила фразу и отступила от меня на шаг, убрав со спины нежные руки.

— Ты переспала со Стивом. Да?

Я молчала, пытаясь понять по её тону, что она почувствовала. Только нервное напряжение лишило меня возможности интерпретировать тональность голоса. Лицо моё из заплаканно-перекошенного сделалось похожим на посмертную маску.