Герасимов недовольно фыркнул, а мы отправились в дом.
Там тоже было по-другому. Мрачная потусторонняя таинственность исчезла. Теперь всё дышало жизнью, радостью и свежей краской. Холл, коридоры, лестница своего расположения не поменяли, но я их не узнавала.
Амелин потянул за руку.
— Давай потом?
Поднималась я всё ещё сильно прихрамывая, время от времени останавливаясь передохнуть. На втором этаже задержалась подольше. Скандал доносился из зала с камином.
— Как ты думаешь, что там?
— Я думаю только о том, что до исполнения моей мечты осталось всего два лестничных пролёта, — и он снова потащил меня наверх.
На третьем этаже всё было застелено газетами и светилось зеленью. Пахло краской и ацетоном, но густой аромат лилий из раскрытых окон перебивал все остальные запахи.
— Странно, — Амелин остановился перед лесенкой, ведущей в мансарду. — Я почему-то волнуюсь. А ты волнуешься?
Кроткий, полный нежности взгляд, такой невинный, что я даже разозлилась.
— А ничего, что ты сегодня попрощался со мной навсегда и ушёл?
— Ничего. Это уже позади, а мы договорились не оглядываться.
— И это всё, что ты мне хочешь сказать?
— Нет. Ещё хочу сказать, что на фоне зелёной стены твои глаза кажутся изумрудными. Очень красиво. Хочешь, сфотографирую?
— Пожалуй, я передумала. Иди сам в свою мансарду.
Я сделала шаг назад.
— Эй, нет! — Амелин в растерянности застыл у перил. — Ты не можешь так поступить именно сейчас.
— Раз ты так делаешь, то и я могу.
— Тонечка, умоляю, давай потом? — милейшие гримасы мольбы. — Я сделаю всё, что ты захочешь. Я извинюсь тысячу раз. Тысячу тысяч раз. Даже если ты не права. Только пусть это будет потом. Пожалуйста. А сейчас просто представим, что всё хорошо и прекрасно. Что ты меня любишь и никогда ни на кого не променяешь. Чего тебе стоит? Потом, если захочешь, можешь уйти, я не в силах заставить тебя меня любить, но на каких-то несколько минут просто дай в это поверить.
— Стихи будут?
— Могу рассказать. Хочешь?
Любовь моя, цвет зелёный.
Зелёного ветра всплески.
Далёкий парусник в море,
далёкий конь в перелеске.
Ночами, по грудь в тумане,
она у перил сидела —
серебряный иней взгляда
и зелень волос и тела.
Любовь моя, цвет зелёный.
Лишь месяц цыганский выйдет,
весь мир с неё глаз не сводит —
и только она не видит.
— Кикиморское наследие?
— Нет, это Лорка.
— Костя, ты можешь нормально со мной поговорить? По-человечески. Как тогда в подвале. Без обид и шуток. Мне это очень нужно. У меня больше нет никого, с кем я могу поговорить именно так.
— Конечно, — он охотно кивнул. — Только давай сначала войдем, и сразу поговорим.