— Рони, у меня к тебе серьезный разговор. Когда освободишься, зайди ко мне. У меня сегодня здесь вечером будет дежурство. Но обязательно, это очень важно, поняла?
Я удивленно кивнула: он что, знает мое имя? Да и взгляд без обычного налета превосходства и снисхождения. Просто чудеса.
Вечером, еще пока не начали спускаться сумерки, я отправилась в больничный корпус. Истон отыскался в смотровой. Кивнув и указав на стул возле кушетки, он уселся напротив меня. Посмотрел на меня изучающим и немного усталым взглядом и спросил:
— Рони, ты когда отважилась на этот эксперимент, хотя бы информацию собрала?
— Откуда ты знаешь про эксперимент? — хорошее начало.
— Да вот узнал. Сопоставил кое-что, полистал старые газеты, расспросил умных людей. Интересная картина получается. Ты вот вроде не похожа на дуру непроходимую, но то, что ты оказалась во всем этом замешана… Ты или действительно дура или тебя обманули, а ты даже проверить не удосужилась.
— Истон, если ты попросил меня прийти, чтобы сообщить, что я дура, то можешь не стараться. Ты уже не первый, кто мне это сказал.
Истон с каким-то сочувствием посмотрел на меня и уже другим, более мягким тоном спросил:
— Скажи, ты знаешь ведь о том первом эксперименте?
Я кивнула.
— А ты знаешь, что Алиан Радарог один из учеников магистра Самэля Кавеца?
Ученик? Кажется Алиан об этом не говорил. Он просто сказал, что интересовался этим экспериментом.
— В каком смысле ученик?
— В прямом. Он присутствовал семь лет назад при эксперименте. Он тогда еще был студентом.
— Нет… Он мне не говорил об этом…
— А тебе известны имена тех несчастных, которые согласились на эксперимент?
— Откуда? Я еще не добралась до городской библиотеки.
— Имя Энни Ирги тебе что-то говорит? — взгляд Истона стал напряженным, он качнулся ко мне всем телом.
— Мама?! При чем тут она?
Истон молчал, а я чем больше смотрела в его глаза, тем отчетливее чувствовала, что проваливаюсь в бездонную пропасть. Я будто надеялась, что сейчас он улыбнется и скажет, что это шутка и, конечно, моя мама здесь совершенно не при чем. Но его выразительный взгляд и ладони, сжавшие мои, подтверждали мои опасения — это не шутка.
— Ты хочешь сказать, что моя мама участвовала в эксперименте? — собственный голос мне показался жалобным писком.
— Он не сказал тебе, я так и думал. Ты же не согласилась бы, узнав, что твоя мама пострадала от рук магистра?
Я замотала головой: конечно же, нет!
— Твоя мама выжила, но осталась калекой, не так ли?
— Она… она лишилась рассудка…
Я никак не могла собрать воедино кусочки мозаики. Они рассыпались передо мной цветными пятнами, менялись местами, а я не мешала им, потому что понимала — та картинка, которая сложится, будет выглядеть очень неприглядно. А Истон продолжал говорить: