Тимур уже было шагнул вперед, чтобы поздороваться, и тут осознал, что вместо шутливого «салют, пионер» огребет подзатыльник. Родители считали, что он слишком мал, чтобы в одиночку разгуливать по городу, и — хоть это заблуждение и ранило достоинство Тимура — с ним приходилось считаться.
Поэтому он огляделся и торопливо юркнул за стоящую прямо посреди помещения белоснежную статую.
А отец, не переставая чрезмерно громко говорить, небрежно положил руку на бедро стоявшей рядом с ним студентке и, ненадолго прервав свою речь, самым неприличным образом поцеловал её взасос.
Даже спустя пятнадцать лет Тимур помнил, как ему неприятно и стыдно стало в ту минуту. Целоваться! В губы! У всех на виду! И, кажется, с языками! Что скажет мама на такое отвратительное поведение?
Благодаря старшей сестрице, обожавшей бесконечные сериалы с поцелуями, Тимур в этой области человеческого взаимодействия разбирался вполне сносно и смутно понимал, что мама такое отвратительное поведение в жизни не одобрит.
Отец склонился ниже над прилавком, разглядывая «ювелирные украшения из золота», (с трудом прочитал Тимур), а его спутница скучающе завертела головой. Их взгляды встретились.
Странные, как будто выцветшие, глаза неопределенного цвета с россыпью ржавых крапинок по радужке. Губы, пересеченные тонким шрамом, шевельнулись, складываясь в улыбку.
— Ой, какой малыш, — сказала она, — как на папу похож!
Отец недоуменно оглянулся на них и нахмурился.
Даже спустя пятнадцать лет Тимур помнил, как полыхало ухо, за которое отец притащил его домой.
В дальнейшем, если Тимур и вспоминал ту досадную встречу, то только с точки зрения несправедливых обид, нанесенных ему судьбой. Собственное опухшее ухо, трубный рев упустившей его Инги, мамины упреки — не надо убегать от сестры. Мы все о тебе заботимся. Сам знаешь, какие неспокойные сейчас времена.
И студентка, и поцелуй, и ювелирная мастерская не отложились так остро в памяти, как остальные события, и выплыли на поверхность только в тот жаркий день на кладбище, когда Тимур хоронил отца.
За пятнадцать лет эта женщина стала, конечно же, старше и более блеклой. В отличие от матери, которую внезапное вдовство опрокинуло в море слез, на другом лице застыла мрачная ярость.
Глядя в это своеобразное, круглое, сложное лицо, Тимур складывал пазлы давно забытой картинки в одно целое.
Были ли она кратковременной любовницей отца, обожавшей своего импозантного преподавателя также, как и все остальные студентки? Мимолетное увлечение, присыпанное пылью лет? Одиночная вспышка слабости или таких, особенно скорбящих экс-студенток, на это кладбище пришло немало?