В этой работе[1], — заявлял ее автор, лектор департамента истории науки Гарвардского университета Ричард Нолл, —
речь идет о международном движении, сплотившемся вокруг идей трансцендентального порядка и вокруг идеализированной личности Карла Густава Юнга (1875–1961) — швейцарского психиатра, психоаналитика и основателя школы аналитической психологии.... Людьми, читающими Юнга и участвующими в юнговском движении, чаще всего являются индивиды, пытающиеся развить свое чувство «духовности».
Что–то настораживающее было уже в закавычивании слова духовность. И занимаясь переводами из Юнга, и издавая собственную монографию о его борьбе с Фрейдом [27; 39; 42], я причислял одушевление психоанализа к несомненным заслугам основателя аналитической психологии. Как мне казалось, именно таким образом Юнгу удалось преодолеть узкосексуальный подход своего старшего коллеги. Зачем же, спрашивается, понадобилось брать это несомненное достоинство юнгианства в кавычки?! — такой была моя первая, весьма настороженная реакция на писания Нолла. Постепенно, однако, мне стал проясняться позитивный смысл нолловской иронии по поводу духовного измерения юнговской версии психоанализа. Не могу сказать, что это прояснение было одним из самых радостных открытий в моей жизни.
Большинство людей, считающих себя юнгианцами, не осознают, что с годами юнговские идеи претерпели значительные изменения. Например, в конце 1909 г. Юнг впервые предположил, что в бессознательном разуме имеется более глубокий «филогенетический» слой, выходящий за рамки памяти, хранящей личные переживания, и что именно из этого остатка (по сути своей виталистически–биологического) в сновидения, фантазии и, в первую очередь, в психотические продукты психики приходит дохристианский, языческий, мифологический материал. Юнговские окончательные теории трансперсонального коллективного бессознательного (1916) и его архетипов (1919) символизируют отход от позиций, еще предполагавших некоторую адекватность (пускай и весьма слабую) биологическим наукам двадцатого века, и возвращение к идеям, популярным во времена жйзни его деда — в эпоху Гете.
К этому времени стала эксплицитной и та метафизическая идея, которая в ранних размышлениях Юнга присутствовала лишь имплицитно: любая материя — как живая, так и неживая — обладает своего рода «памятью». По иронии судьбы, именно за подобные древние идеи Юнга признают автором современных открытий. Более того, эти, по сути своей трансцендентальные, концепции имеют (ввиду их связи с психотерапевтической практикой, духовностью «New Age» и неоязычеством) столь широкое распространение в нашей культуре, что и поныне остаются темой бесчисленных исследований, телевизионных программ, самых ходовых книг и видеокассет, а также составляют основу особой психотерапевтической торговой марки, имеющей собственное рыночное наименование — «юнгианский анализ».