Краски как-то потускнели, жара чего-то стала доставать меня больше прежнего и в груди затянуло. Боже, хреново-то как! Я умираю?
Чего-то какие-то прямоугольники в воздухе начали парить, а на них… Чё за хрень? Буквы?
Я вскочил и стал потирать ладони друг о друга.
— Нормально всё, Бостик? — посмотрел на меня исподлобья Килый.
— Ага, — выдавил я.
Не буду же я при бабе своей двенадцатилетней мечты признаваться, что я на измене.
— На суш, — Кил протянул мне колу.
Я пил и пил и пил. У меня в носу уже пузырьки газа лопались, а живот хотел взорваться. Я набрал колы в рот и давай гонять её по языку и зубам. Неприятное ощущение зубов, становившихся сталактитами, привело меня в чувство. Я щёлкал ватными клыками и держался на этом ощущении. Я провёл ладонью по лбу. Холодный и мокрый, падла. Мне хотелось пойти умыться в одной из этих убогих вонючих речушек, что мы перепрыгивали, пока шли сюда.
Оля заинтересованно приподнялась на локтях и рассматривала меня. А у неё над башкой этот прямоугольник трясётся. Сам какой-то серый полупрозрачный, сквозь него траву позади видно, и какая-то хрень на нём. Закорючки, символы какие-то.
— Первый раз? — спросила она участливо.
Ну, врать мне смысла как-то не было, да и не хотелось. Похуй, решил я, и кивнул. Она встала и подошла ко мне в упор. Высокая, на голову выше меня. Приятный запах — аромат её духов вперемежку с запахом чистого тела, подправленный сладкой подгоревшей булкой. Мне стало легчать, хотя от сладкого горелого чутка и затошнило.
Она взяла меня за щёки и начала поглаживать. Пальцы нежные такие, сама красотка голубоглазая, ну я вроде в реальность и вернулся. Сам как-то на рефлексе за руки её взял и стал тоже водить подушечками по ним, а она стоит, улыбается.
— Хороший ты малый, — говорит.
А позади неё этот утырок Килый чипсами хрустит. Романтика.
Тут меня прямо ударило, и я чуть снова на измену не подсел. У Ольки прямо над головой вертится надпись:
•Ольга Грунь•
И под ней шрифт поменьше:
Дочь прокурора. Шикарная сучка.
Сказать, что я охуел — это тупо уебаться об стенку. Настолько же бессмысленно и очевидно.
Ольга в этот момент спрашивает:
— Полегчало?
И всё вокруг замирает, и передо мной два облачка: «Да» и «Нет, потри ещё»
Я обещаю себе, что если я выберусь отсюда живым, то никогда не буду больше обманывать и никогда не буду жрать фастфуд, но сейчас ухаванный киваю в сторону лжи — «Да».
Мир отмирает, и Ольга удовлетворённо кивает, разворачивается и плюхается снова в траву. Делает там бабочку, водя руками вверх-вниз, щупает траву, будто это шёлк, постанывает от того, какая трава пиздатая на ощупь, и палит на облака в небе.