— Он что, в пространстве перемешается? — спросил Влад.
— Ага, — кивнул Демитрий, — он — да. Мы — нет. Увы.
— Не плачь, мое чудо! Не плачь, мое счастье. Сейчас мы переоденемся, все будет хорошо.
Ворковала с сыном мать, достала из голубой сумки клеенку, распеленала сына, понесла в ванную, что была отдельно в ее спальне, — подмывать.
Демитрий взял грязное полотенце. Закинул в мусорку.
— Вообще-то можно постирать, — усмехнулся Сомов.
Шарясь в голубой сумке, достал пеленку, постелил на клеенку. Достал полотенце, открыл пачку памперсов. Вытащил и расправил один.
— Ты у нас, по ходу, опытный дед, — улыбнулся молодой с виду парень.
— А то ж, — улыбнулся Сомов.
Вернулась Дора, уложила сына на пеленку и замерла, пристально смотря на него. В спальню вошел Пелегин и тоже замер возле внука. Даже глаза закрыл. Затем с улыбкой сказал:
— Все хорошо. Все в балансе. Человеческого в нем 60 процентов. Марсианского — 20, урайского и ардонийского — по пятнадцать.
— Почему так гены распределились? — спросила я.
— Потому что папа очень хотел этого, когда его делал, — улыбнулся Сомов.
Я выдохнула. Сердце защемило болью и обидой.
— Кто с ним был? Кто на него давил? И зачем? Найдите!
— Все узнаю, только не переживай. А то молоко пропадет.
Демитрий щелкнул меня по носу и, улыбнувшись внуку, умильно сосущему палец, ушел.
— Мы тоже поедем, наверное. Поздно уже, — Влад обнял дочь, — ты звони мне каждый день, звони утром и вечером. Нет, я сам буду звонить. И если не возьмешь, я с ума сойду! Честное слово. Так что бери. Пожалей старика.
— Буду, папочка, конечно, буду! Клянусь.
Девушка порывисто обняла отца.
— Прости меня.
— Вот твое прощение. — Влад взял внука на руки и поцеловал в лоб. — Счастье мое.
* * *
Влад вошел в палату и с нескрываемым презрением уставился на бывшего друга, нынешнего зятя. И чего такая красавица в нем только нашла. Тело, конечно, спортивное, накачанное, но он же лысый, ушастый и в очках. Рядом — как небо и земля. Впрочем, и они, надо признать, пара.
Выглядел Олег лучше, чем три дня назад, но не отлично. Под глазами темные круги, глаза потухшие, пустые. Может, не говорить ему, что они живы. Пусть еще помучается… Хотя, если не сказать, сей же ночью повесится. Огромное чувство вины, ненависти к себе и пустоты переполняло Аверина. По глазам видно. Он любит ее, всегда любил нежно и нерушимо. А теперь еще и дикое сексуальное притяжение появилось. Которое тоже, наверное, было давно, но он не позволял ему развиваться.
— Вставай, одевайся, отвезу тебя домой, — сухо сказал Влад.
— Ты все знаешь, они тебе сказали.