Поначалу я полагала, что даже не стану прилагать усилий, чтобы взять хозяйство в свои руки. Пусть их всех. Недалекие, злые, вечно что-то обо мне подозревающие.
Поначалу я думала, что я — жена в насмешку. В назидание. Быть может даже заложница. Одно название, а не жена — и уж точно меня никто не будет делать хозяйкой, хорошо если не запрут в башне. И кюной мне не быть в полном смысле этого слова.
Но теперь… теперь мне казалось, что где-то я ошиблась. В положении ли, во времени, которое я в этом положении пробуду, может быть в глубине наказания… Я начала верить, что мне и верно есть смысл стараться. Пусть даже ради себя самой — и ради того чтобы занять достойное меня место.
Кюны имели право на почетное ложе на пиру, самое лучшее после своего мужа — то касалось и покоев где бы то ни было. У них могло быть собственное имущество и собственное мнение, которое можно высказывать во всеуслышание. Право участвовать в советах. Оставшись одни, они могли принимать самостоятельное решение, от кого обороняться, а кого привечать. Могли вести в бой, казнить и миловать. Оставшись вдовами, могли выбрать нового мужа — и более низкого статуса. И крепостью, замками управляли с охотой — ведали хоть хозяйственными, хоть денежными делами, хоть воинами. В долинах даже соперничество между кюнами шло, не меньшее, чем между королями — уж очень каждой хотелось показать свою сноровку и умение совладать с самыми даже сложными проблемами.
Но любое действие кюны предполагало веру в нее людей. И даже если не уважение — намерение подчиняться. Было ли это у меня, в особенности в условиях переменчивого отношения мужа? В особенности в условиях, когда я сама могла по несколько раз поменять свое мнение — и то решала, что не буду никому ничего доказывать и показывать, пусть сами живут.
То размышляла о возможном укладе в Сердце Ворона и о том, как я с ним справлюсь.
Мои переживания и размышления не давали соскучиться в снежной пелене. Что там, я и не заметила, как мы подобрались к совсем узкому тоннелю — причем большинство воинов осталось снаружи, а туда отправились только человек двадцать, из самых близких к королю. К таковым причислили и меня, и Дага.
А как вышли оттуда…
Первая увиденная на Севере крепость поразила меня в самое сердце, еще не заледеневшее на холодном ветру. Я привыкла к долинам. К тому, что дома у нас строятся возле плодородных полей и рощ, и их окружает частокол или крепкие каменные стены. Но Север был настолько суров, что самой сутью своей делал жилища неприступными.
Крепость была вырублена в скале и являлась её продолжением. Мощным, тяжеловесным, не столь уж большим — мой родной дом был в три, а то и четыре раза больше. Но точно уж более неприступным — так и казалось, что своих врагов она уничтожает самостоятельно, без участия крохотных людских фигурок.