Но бежать нельзя. Она согласилась, решилась. Другой дороги нет. Нельзя думать о себе! Не теперь, когда Никите с каждой минутой становилось все хуже!
Наконец, экран погас, и ужасающее изображение тоже исчезло.
— Итак, предисловие, — начал Харон спокойно. — Ты, Омела Корн, добровольно соглашаешься пройти некие испытания, касающиеся твоих страхов и эмоций. И посему вверяешься в мое полное распоряжение. Правильно?
— Да…
— По прошествии этих испытаний ты получишь некое благо, о котором просишь. Верно?
— Да…
— Еще раз тебя спрашиваю: ты согласна? — перевозчик повысил голос настолько, что Омеле показалось, будто на ее плечи положили тяжелые бетонные плиты.
— Да! — она повернула голову и решительно посмотрела Харону прямо в глаза.
Лицо перевозчика было серьезно, как никогда. Он не шутил. Его острый взгляд холодным лезвием пронзал насквозь. Неким шестым чувством Омела ощутила, что этот момент — поворотный. После него все будет иначе. Как — думать не хотелось.
— Тогда подписывай, — тихо проговорил Харон, и Омела увидела в его руке неизвестно откуда взявшийся свиток на странной бумаге, немного напоминавшей пергамент. Но тогда девушка списала подозрения на игру света и темноты в зале.
Омела взяла свиток дрожащими руками и попыталась прочесть. Ничего не выходило. В темноте кинозала она плохо видела текст, читала, но никак не могла понять смысл. По нескольку раз перечитывала предложения, но все равно ничего не понимала.
— О чем здесь… сказано? — наконец, спросила она Харона.
— О том, что ты на неопределенное время переходишь в мое распоряжение до выполнения тобой неких обязательств.
— Каких? — почти выкрикнула Омела.
— Об этом позже. Подпиши, ты ведь согласна, — небрежным жестом перевозчик чиркнул по свитку с договором.
— Давайте ручку, — сдалась Омела.
И тут же в ловких пальцах Харона сверкнуло лезвие ножа. Девушка не успела заметить, как перевозчик перевернул ее руку запястьем кверху и скользнул по нему острым, как бритва, лезвием.
— Ай! — вскрикнула Омела и дернула руку, но Харон ее крепко удерживал.
Вытащив из нагрудного кармана ручку, нажал на кнопочку сверху нее и опустил в стекающую по девичьему запястью красную струйку. Омела дернулась вторично, а в этот момент Харон отжал кнопку, и вся струйка была втянута внутрь ручки.
— Подписывай, — мужчина вложил ручку Омеле в онемевшие пальцы поврежденной руки.
Совершенно потеряв возможность здраво рассуждать, девушка поставила на листке свою подпись. Харон забрал из ее рук ручку и свиток и проговорил:
— Думаю, нам стоит прогуляться.
Омела плохо помнила, как они выходили из кинотеатра. Она смотрела то в одну, то в другую стороны, но ни в зале, ни по коридору, которому они проходили, им не встретилось ни одной живой души. Будто все разом вымерли, и они с перевозчиком остались наедине.