— Аль… Я не прощу себя, если она убьёт этого ребёнка. Когда мать и отец от меня отстранялись, я себе поклялся, что мои дети никогда не будут нежеланными. — Он выдыхает резко и повторяет то, что уже сказал, будто хочет убедить в этом самого себя: — Я не прощу себя, если она убьёт этого ребёнка.
Как будто я его об этом прошу. Как будто вообще могла быть такая вероятность. Сжимаю переносицу пальцами и закрываю глаза. Ругаю себя мысленно за то, что мне начинают приходить на ум разные варианты. Потому что он может быть только одним. И потому что Невский уже всё решил. И правильно сделал.
— Прости меня, пожалуйста, — снова шепчет он.
— За что? Это же не вчера случилось. Пусть только Оксана обязательно к врачу пораньше сходит, она же выпивала за это время.
Что я вообще несу? Они же взрослые люди и сами во всём разберутся. Мы встречаемся взглядами с Давидом — в его глазах столько боли. Или это зеркальное отражение того, что творится со мной?
— Ладно, я пойду. Всего вам самого хорошего. Я искренне этого желаю.
Всхлип удаётся сдержать, но когда быстро выбегаю из машины, случается то, что выбивает почву из-под ног. Невский мчится за мной, хватает за руку и разворачивает лицом к себе. Боже, неужели ему мало того, что уже успело произойти? Неужели нужно, чтобы я была окончательно уничтожена?
Впивается в губы поцелуем — коротким, жадным, жалящим. Я даже вдоха не успеваю сделать, когда он исчезает. Просто отпускает меня, прыгает в машину и с проворотами колёс уезжает прочь. А слева в груди так отчаянно колотится сердце, каждым ударом принося мне всё новую боль. Её так много, что я захлёбываюсь. И тихими рыданиями, которые застревают внутри — тоже.
В тот момент мне кажется, что я видела Невского в последний раз в жизни. Больше не хочу встречаться ни с ним, ни с Оксаной. Потому что это болезненно, это приносит мне только страдания, и стоя в клубах пыли, в которой скрылся из моей жизни Давид, я верю в то, что эти ощущения по отношению к ним не исчезнут никогда.
Впрочем, и в этом я ошибаюсь тоже, представить даже невозможно, насколько сильно.
Всё, что происходит дальше, могу охарактеризовать только одним словом — тишина. Она везде. Начиная от отсутствия звонков и смс, заканчивая пустотой в сердце, в котором не осталось ничего. Даже боль притупилась, и это то, что мне нужно. Не чувствовать больше ничего и никогда. Вообще никогда.
Мы с мамой возвращаемся в город через положенные три дня, которые и собирались провести у Филимоновых. С того момента, когда я видела Давида в последний раз, ни он, ни Оксана мне не писали. И наверное, это было закономерным. Теперь у них точно была своя жизнь и свой маленький мир, в который я не вписывалась. И на месте Окс, наверное, поступила бы точно так же. Если бы моей семье грозила опасность в виде чужой женщины, пусть она трижды будет мне подругой, я бы не подпустила её к нам на пушечный выстрел.