— Ты лжёшь. Ты лжёшь сама себе, Аля, иначе бы сейчас не стонала, когда я тебя брал.
— Это к делу не относится.
— Очень даже относится. Ты мне нужна. И я знаю, что я тебе не безразличен. И потому задаю тебе вопрос ещё раз: ты готова со мной сбежать?
— Нет! — Это слово почти что выкрикиваю, охваченная такой злостью, что от неё сводит зубы. Но показать, насколько зла, не успеваю. Дав опять устремляется по коридору к банкетному залу ресторана.
И когда врывается в него, понимаю, что это конец. Конец всему, что я так долго выстраивала по кирпичику после его ухода. Он сейчас всё разрушит, а мне только и останется, что возненавидеть его.
— Аленька! — Ко мне бросается мама, кажется, прекрасно понимая, что сейчас последует.
— Дав, пожалуйста, не надо… — шепчу ему в спину, осознавая, что он не услышит. И сделает всё так, как хочет только он.
— Я за Алей! — выкрикивает он, и всё стихает. Или это так оглушает внезапно установившаяся тишина? Слава поднимается из-за стола, неловко покачнувшись, рядом его приятель, которого вижу на собственной свадьбе впервые в жизни. Эти мгновения, когда стою и слепо смотрю на Невского, не в силах пошевелиться, будто выжигаются на сетчатке чей-то невидимой рукой.
— Аля, пойдём отсюда. Пойдём немедля, я сказала!
Мама кричит на меня. Наверное, впервые за всю мою жизнь, тащит куда-то, а я стою, как соляной столб.
— Ты уйдёшь со мной? — снова спрашивает меня Невский, и тишина становится звенящей. Я мотаю головой, и в этот момент на лице Невского отражается такая острая боль, что меня начинает мутить. Она сквозит даже в усмешке, горькой, будто отражение моего предательства, которым и мне самой кажется мой поступок.
Что же мы творим всё это время? До чего всё дошло за каких-то несколько месяцев? И как остановить это безумное вращение, схожее с калейдоскопом сплошь из чёрных и серых цветов?
— Аля, идём.
Я позволяю матери и тёте Наташе увести меня из зала под причитания последней. Только и могу, что сказать:
— Мам, ты только вернись, попроси Невского уехать, он послушает.
Мама кивает, заверяет меня, что всё сделает, как нужно, после чего быстрым шагом идёт к номеру для новобрачных, где и оставляет в компании тёти Наташи.
Я сижу рядом с мужем, который спит, иногда всхрапывая с такой силой, что кажется, даже стаканы на прикроватном столике дребезжат. Смотрю на своё платье, от былой красоты которого не осталось и следа. Зато кровавых пятен — хоть отбавляй. Сначала от царапин, оставленных мною на коже Невского, следом — из разбитого носа моего мужа.
Вопреки желанию разрыдаться и реветь в подушку до самого утра, меня накрывает потребностью запрокинуть голову и хохотать до упаду. Вот она — моя свадьба, кончилась так, что никому подобного не пожелаешь. Со слов мамы я поняла, что прежде, чем Давид уехал, они успели сцепиться со Славой, но ничего серьёзного не произошло — их вовремя разняли. Потом в номер буквально ввалился мой муж, который принялся прижимать меня к себе, заявляя кому-то невидимому, что никогда от меня не откажется, после чего упал на кровать и захрапел. И на этом всё. А я вдруг поняла, что выпотрошена настолько, что у меня нет сил даже на стыд, который бы в любом другом случае испытала перед гостями.