В мутном зеркале разглядываю свою покалеченную спину и пятую точку. Уродливые багровые полосы, кое-где кожа не выдержала и лопнула, и теперь на этом месте подсохшая корка.
Я изо всех сил пытаюсь держаться, но выходит отвратительно. И мне снова плохо. Знобит так, что колотит от дрожи. Наверняка поднялась температура, то ли потому что я простыла, то ли потому, что нервное напряжение и всё то, что проделал со мной Слава — это огромный стресс.
В кухне устраиваюсь возле холодильника, прислонившись к нему спиной. Это способно хоть отчасти унять жгучую боль. В воспалённом мозгу возникают картинки — Давид, который находит меня и забирает из этой персональной крохотной клетки. Знаю, что это сродни бреду, но ничего не могу поделать. Цепляюсь за них, чувствуя, что эти фантазии — единственная возможность остаться в здравом уме. Если такое в принципе возможно после всего. Как отключаюсь — не помню, но чувствую облегчение, когда понимаю, что проваливаюсь в темноту. В ней хорошо и уютно, и можно позволить себе хоть немного передышки. Сидеть вот так, привалившись к холодильнику в чужой и страшной квартире и не знать, что через несколько часов вынырну на поверхность, когда услышу даже сквозь ватную тишину, заложившую уши, как в замке вновь повернётся ключ.
Мне не хватает сил даже не то, чтобы подняться. Наваливается апатия. Такая всеобъемлющая, что я в ней — словно в коконе. Слежу краем глаза за тем, как вошедший в квартиру муж разувается в прихожей, и отмечаю машинально, что наверняка он приехал, чтобы остаться. Но мне плевать. Тот предел, за которым я перестала чувствовать, перейден.
Слава проходит в квартиру, моет руки в ванной, будто не к своей запертой жене приехал, а поужинать в домашнем кругу. И меня снова начинает мутить. Это как постановка, актрисой в которой я невольно стала, и не сбежать, не спрятаться, не опустить занавес.
Когда подходит ко мне и садится на пол, испытываю слабое желание подняться и отойти, но понимаю, что это выше моих сил. Мы сидим рядом друг с другом, молчим, и меня снова начинает клонить в спасительный сон.
— Как тебе тут? — доносится до меня голос Славы, и я вскидываю голову. Оглядываюсь, а в глазах туман.
— Отвратительно.
Это слово произношу с трудом. Губы пересохли, а изо рта вырывается не голос, а хриплое карканье.
— Вот и мне так кажется.
— Зачем тогда ты меня здесь держишь?
Мне на мгновение кажется, что рядом со мной — нормальный человек, а не тот больной урод, который перекинул меня через колено и избил ремнём. Но верить в это не стоит — если бы Слава был нормальным, один мой вид поверг бы его в ступор.