— Тебе нужно в больницу.
— Там наша Оксана!
Я пытаюсь кричать, но изо рта вырывается только сдавленный всхлип. Невский переводит взгляд на меня, смотрит пристально, словно ему нужно что-то прочесть по моему лицу, после чего закрывает дверцу и идёт к подъезду. А я в тот же миг проваливаюсь в чернильную темноту, в которой — моё единственное спасение.
Прихожу в себя рывком. Вокруг тишина и полумрак. Не сразу соображаю, где нахожусь. То ли спала так долго и крепко, что сейчас с трудом разлепляю веки, то ли действительно была без сознания.
Рядом со мной — Дав. Сидит на стуле и смотрит на сцепленные в замок руки. Он кажется мне совсем другим. Изменился за эти месяцы едва ли не до неузнаваемости. Черты заострились, стали хищными, и от былого Невского, парня, который решал проблемы одним щелчком пальцев, не осталось и следа. Наверное, он повзрослел. Мы все повзрослели.
— Аль… — шепчет он, когда видит, что я очнулась. Поднимается на ноги, чтобы секундой позже опуститься на колени перед моей постелью. — Как ты?
— Я нормально. Что с Оксаной?
Мой вопрос понуждает Давида с силой сжать челюсти. Снова вижу, как желваки играют на выпирающих скулах. Он и вправду мало чем напоминает мне того Невского, которого я знала, но я понимаю, что люблю Давида всё так же.
— Она в реанимации. Врачи не дают никаких прогнозов.
Невский цедит эти слова через силу, на меня не смотрит, отводит взгляд, но я успеваю прочесть абсолютное безразличие, которое мелькает в глазах Дава.
— А Слава?
— Его забрали менты. Сразу после того, как я ему пару рёбер сломал.
— Мама знает, что я здесь?
— Да. Она уже домой уехала. Ты в отключке была несколько часов.
— Круто… Она нормально?
— Да. Но отправить её отдохнуть не сразу удалось.
На красиво очерченных губах Давида мелькает подобие слабой улыбки, и я чувствую уродливую эйфорию. Всё ведь закончилось. Теперь Слава — пройденный этап моей жизни, хоть меня с ним до сих пор связывают штампы в паспортах. Но это решаемо. Самое главное, что мне удалось вырваться из своего маленького персонального ада, и я совсем не о квартире, где он меня запер.
— А что врачи говорят обо мне?
— Аленький, ты меня не перестаёшь удивлять. Это вообще первое, что ты должна была спросить.
— И всё же?
— Переохлаждение, стресс, обезвоживание. Ушибы.
Он не выдерживает напряжения, в котором пребывал всё это время. Вскакивает с места и начинает ходить по палате, только полы светлого халата за ним — словно крылья.
— Этот гондон тебя бил?
Зачем он спрашивает то, что и так очевидно?
— Ремнём.
— С-с-сука!
Он почти что выкрикивает это слово, и в нём столько неприкрытой ярости, что становится страшно даже мне.