А потом еще две недели не позволяла вообще ничего делать, но уже дома. Я умолял ее оставить меня в покое и дать работать, но она грозилась отправить меня обратно в Перуджу под надзор медиков. Из дома она меня одного тоже не выпускала, готовить и убирать не разрешала. Я чуть не поссорился с ней!
Единственное, что она разрешала делать, — так это качать в саду коляску с Фьоре. Мадонна, какая крошечная и красивая моя внучка! Я до сих пор не привык к этому статусу, но девочку обожал и с удовольствием гулял с ней в саду и вообще возился, пока Иоланда занималась домашними делами. А еще я как мантру повторял, что это дочь Иоланды и Дамиано, чтобы бесследно стереть из памяти тот факт, что в реальности она дочь Элио. Как оказалось, не так просто с этим свыкнуться.
С Элио мы более или менее примирились. Когда Иоланда сообщила ему, что я при смерти, он сразу прилетел в Перуджу. Мы не стали прояснять отношения, не говорили о его отказе от ребенка, но наладили мосты, и теперь свободно перезванивались и переписывались. Он тем же вечером улетел обратно в Англию, но каждый день спрашивал у Иоланды о моем здоровье. Когда меня отпустили домой, он позвонил мне и, как я понял, искренне порадовался, что все обошлось.
А вот воспоминания о ссоре с Каролиной каждый раз вызывали тахикардию. Если от поступка Элио я негодовал, то от слов Каролины чувствовал себя глубоко несчастным. Но однажды она вернулась. Точнее Иоланда откуда-то привезла ее, понурую и зареванную. Она подошла и тихо сказала: «Прости, папа, я была идиоткой». Я, конечно, сразу заверил, что давно простил ее. Каролина развернулась, чтобы уйти в свою спальню, но тут заметила Дамиано с Фьоре на руках.
— Кто это?! — изумилась она.
— В Норвегии мы удочерили девочку, — вмешалась Иоланда. — Я не могу иметь детей.
— Ч.т. о?!
— В моей голове даже появились мысли о суициде, и Дамиано увез меня в путешествие, — глазом не моргнув, сочиняла моя дочь. Мы с Дамиано, затаив дыхание, слушали ее небылицы. — В Норвегии мы много говорили, и Дами понял, что если не сделать меня мамой, это плохо кончится. Он потащил меня в приют, и вот я теперь мама.
— С ума сойти… — прошептала Каролина, потом подскочила к Дамиано и с умилением воззрилась на девочку. — Какая прелесть… Такая кроха! Разве дети такие малюсенькие?
С тех пор обе сестры только тем и занимаются, что балуют маленькую Фьоре.
Через неделю после возвращения Каролины я наконец вернулся к работе. Мой кабинет казался пустым и одиноким, и чем больше я проводил в нем время, тем сильнее становилась тоска.