Я шумно втянул воздух, закипая моментально. Вот, значит, через что ты прошла, девочка моя. У матери-пьяницы забрали в приют, а оттуда мразодмитрию вручили, только совершеннолетняя стала.
– Не может быть того, чтобы никак не достать этих тварей, Вован. Они же людьми, считай торгуют. Детьми!
– Никак, – помрачнел приятель. – Не за что схватиться даже, никто ни разу даже с заявой не пришел. Нет потерпевших, понимаешь? Но и хер бы с ним, только сунулся у нас опер один в этот гадюшник – и больше он не опер, а просто инвалид неходячий, в кресле катается и ни черта не помнит. Ясно выражаюсь?
– Ясно. Все ясно, но для меня это нихера не довод.
– Не дури, Боев, – понизил голос Ямщиков. – Думаешь, я не просек ничего? Девка у тебя, небось? Не отвечай, знать не хочу. Просто ты поворачивай лыжи, мужик, и вали домой. Спрячь ее получше, береги, а про вот это вот наше все забудь.
– Вован, если бы твою женщину еще девчонкой невинной кто, как товар какой-то, продал, насиловал, бил, запугал насмерть, ты бы забыл? – прошипел я, наклонившись к нему через стол. – Смог бы, а?
– Если любил бы ее, то забыл. Знаешь почему? Потому что мертвый или из тюрьмы я ее не смогу защитить. Значит, выходит, брошу опять со всем дерьмом мира один на один. Ты этого хочешь, Боев? Я тебе в лоб говорю: полезешь в этот гадюшник или к Вознесенскому – и закончишь в гробу или на зоне. Кому тогда твою Сомову прикрывать? Возвращайся с богом.
– Нет, – упрямо покачал я головой. – Мужик я или чмо последнее.
– Неправильно вопрос ставишь, дурило. Мужик холодной башкой думает, он тот, за кем укрыться можно, так бережет, что его опекаемые, может, никогда и знать об этом не будут. А мальчишка придурковатый в грудь себя бьет, шум, что то ведро пустое создает. Себя палит с потрохами, и один вред от него. Тебе мальчишкой уже позорно быть, Боев. Возвращайся к ней, береги, сдохнет этот гад, не бессмертный чай, с приютом тоже разберутся без тебя, всему свое время, Андрюха.
Все верно ты поешь, дружище, но какая же песня целиком выходит гнилая. Сидят два бугая здоровых глаз в глаза и расписываются в полном бессилии.
– Я подумаю над этим.
Не лох ведь, открыто на амбразуру идти не собираюсь. С приютом гадским с наскоку не разобраться, если крышуют по-серьезному, но вот конкретно с этим мэром-ублюдком разобраться же можно. Походить за ним, выбрать момент и удавить гада. Чтобы Катька моя дышала уже свободно. Но херово, что Вован меня так легко прочитал.
– Подумай, хорошенько прикинь. Герой и мститель, оно круто, конечно. Думаешь я бы не… – Он осекся и сжал огромные кулаки. – Жить и знать, что под носом моим, считай, такое творится за положняк… но у меня жена, дочь, Боев, а времена сейчас такие… Сдохнуть геройски или сесть – много ума не надо, а их без защиты оставить? Спроси себя, ты девчонке нужен героем или живым?