Осмотрелся. Всё валялось, но валялось оно и прежде, ни о чем не говорит, эту дачу не раз перевернули. Осень, в доме холодно. Подошёл к печи, открыл заслонку. Там – безукоризненно чисто, выскоблено просто. Бывает ли в печках такой порядок? Понятия не имею. Но сейчас эта мысль царапнула. Но как-то не глубоко, слишком несерьёзный повод.
Прошёлся по комнате. Выглянул в сад, жалкий и голый. Из-за тех деревьев я тогда смотрел на Катю. Тогда она делала этот дом живым. Чужая совсем, тогда, а я доверил ей самое важное что у меня было, что есть сейчас. Снова захотелось выть. И кажется вдруг, что все эти разборки, дележка бизнеса, все, что таким важным казалось – ерунда. Стоило ли вообще об этом думать? И успокаивать себя тем, что один раз Катя справилась, справится и второй не получалось. Глупо все и дурацко. Найти нужно, как можно быстрее, а потом никому больше не доверять.
– В город, – бросил я выходя из дома.
Можно было добавить, чтобы искали лучше, но я знал – ищут. Никого и никогда, наверное, так не искали, как сейчас ищут Катю с моим сыном.
Я увидел это уже на крыльце. Совершенно неприметная деталь, просто споткнулся взглядом. Ниточка пуховая. Тонкая, почти прозрачная, на ветру дрожит. Коснулся. Намотал на палец. Белоснежная. Оставленная тут недавно. И недавно же мной виденная, такая же. Утеплитель из разодранной Катиной куртки. Бессилие моментально сменилось яростью, такой яркой, что самого ошеломила, дышать спокойно не давая, требуя выхода наружу.
В прошлый раз в этот дом, который я когда-то купил для нашей молодой семьи, я проник почти вором. Уничтоженный, раздавленный, истекающий кровью. Сейчас я вошёл хозяином. Толкнул дверь ногой. Нет, не хозяином выходит, у себя дома так себя не ведут. У меня не получалось уважать это место. Катя оживляла собой дома, моя же жена вытягивала из них силу.
Поднялся наверх. Ни один человек не вышел навстречу. Боятся все, даже прислуга. Вошёл в комнату жены. Полдень. Спит. Так спокойно, как спать может только человек с чистой совестью. Но у неё то совести никогда не было, от этого ее сон ещё более сладок.
– Давид, – улыбнулась она. – Документы на развод решил принести лично?
И потянулась. На ней чёрное кружевное нечто. Сомневаюсь, что спать на жёстком кружеве удобно, скорее просто ждала меня, обставив событие как можно театральнее.
Я сдернул с неё одеяло. Обнажились длинные молочно белые ноги. Она улыбнулась – именно такой язык любви она только и понимала. Она не умела играть честно ни в жизни, ни в постели. Ей нужна была боль и кровь. Я не готов платить своей кровью за её удовольствие. Теперь я знаю, насколько иначе бывает. Мне есть с чем сравнить.