Туор стряхнул потную руку и легонько толкнул юнца в грудь. Легонько — для воина. Ошарашенный юнец отлетел к противоположной стене и сел на пол, жадно глотая воздух. Туор шагнул к одной из опорных стоек и приемом «косая клешня» вырвал из нее изрядный кусок дерева. Уронил щепу на пол. Затем подошел к лежанке, скинул обувь, лег и закрыл глаза. Никто из подростков не посмел проронить и звука. Тихо, один за другим, они выскользнули из комнаты и снаружи раздались их высокие резкие голоса. Потом звуки смешались, и Биорк уснул.
* * *
— Дай мне свои губы, Черенок! Свершилось!
— Ты торжествуешь, сирхар? Он — сделал?
— Да, Черенок, он сделал, и он — мой!
— Теперь ты убьешь его, сирхар?
— Да, теперь я убью его.
* * *
Звук гонга за дверью вынудил Этайю закрыть лицо.
— Входи, — сказала она, и дверь отворилась.
Молоденькая девушка нерешительно шагнула на покрывающую маты шелковую ткань. Ткань была расписана под лесной луг. Небольшие цветы утопали в голубой траве. Художник изобразил даже пару серебряных аллор, пьющих нектар. Девушка потерла маленькие босые ступни, очищая их от уличной пыли. Серебряные браслеты на щиколотках тихо звенели. Чуткий твердый пальчик с перламутровым ногтем потрогал шелковый цветок…
— Госпожа! — в голосе девушки, звучном, полном обертонов, слышались одновременно и смущение, и вызов. — Можно мне говорить с тобой?
— Войди и сядь, — предложила Этайа.
— Благодарю! — двигаясь плавно, чуть покачиваясь, девушка пересекла гостиную и осторожно присела на край стула, плотно соединив круглые загорелые колени, но расставив узкие ступни на мин одна от другой. У нее было типичное конгайское личико, нежное, приятное, с мелкими правильными чертами. Умело подведенные большие карие глаза казались влажными. Тяжелый узел волос оттягивал затылок. Ожерелье из небесных камней спускалось с длинной сильной шеи до линии ключиц. Голубая безрукавка была расстегнута на груди.
По ножным браслетам и нарисованному на лбу знаку Этайа поняла, что конгаэла[22] — танцовщица.
— Хочешь пить? — спросила аргенета, кивнув на кувшин с соком.
— Если госпожа позволит — чашку вина! — лицо девушки было спокойно, но пальцы рук, лежащих на коленях, безостановочно двигались.
Этайа потянула шнурок под светильником. Появился служка. При виде девушки на лице его выразилось слабое удивление.
— Сениора?
— Чашку вина светлого уинона! — велела Этайа и, обращаясь к конгаэле. — Слушаю тебя, девушка!
Гостья облизнула карминно-красные губы. Запах юного тела, смешанный с ароматом благовоний, коснулся ноздрей аргенеты, и Этайа подумала, что танцовщица наверняка не испытывает недостатка в мужском внимании.