Звуки джаза заполнили машину. Флосси повернулась ко мне и проговорила убежденным тоном:
— А вы знаете, шеф, всю свою последующую жизнь я буду вспоминать ту ночь, которую вы провели со мной в одной постели.
Я не знал, говорила ли она это серьезно или просто разыгрывала меня, желая поддразнить. В сущности, мне это было совершенно безразлично. Тем же тоном, не выказывая никакого раздражения, я постарался уверить ее:
— Я тоже никогда этого не забуду, Флосси. Такое ведь не забывается.
И, чтобы оборвать этот не совсем приятный для меня разговор, я нажал на акселератор. Туман вдруг разорвал свою пелену, дорога была пустынной, и я ехал, свободно предаваясь своим мыслям.
Я высадил Флосси у ее дома, на Восьмой авеню. Туман, вновь окутавший дорогу, задержал нас, и теперь было уже половина второго. Я протянул ей чемодан и сказал:
— В понедельник утром, в половине восьмого, я заеду за тобой. Нам нужно быть к восьми часам в Ветеле на судебном разбирательстве, так что будь готова к этому времени.
— А я и там буду вашей женой? — насмешливо спросила она.
— Нет, — ответил я, — Все уже в курсе.
— Мне это так нравилось, — огорченно сказала она, капризно надувая свои очаровательные губки. — Вы просто потрясающий компаньон для постели.
Я подозрительно посмотрел на нее.
— Если ты еще раз повторишь это, то заставишь меня думать, что жалеешь о том, что не произошло.
Она ущипнула себя за подбородок, сделала вид, что серьезно размышляет, потом сказала:
— Мне, кажется, трудно сожалеть о том, о чем не имеешь ни малейшего представления. Предположим, что тут просто неудовлетворенное любопытство.
У меня засосало под ложечкой, и я постарался ускорить прощание.
— Если тебе так хочется, то поговорим об этом в другой раз. Итак, до понедельника и постарайся быть готовой к нужному часу.
Она хлопнула дверцей. Я тронул машину и поехал прямо к Пятьдесят второй улице.
В агентстве было пусто. На пишущей машинке Флосси я нашел рапорты от Джемса и Майка, рассказывающие обо всех их странствованиях в слежке за этим типом с Пятой авеню, имя которого я уже забыл. Я не стал даже знакомиться с рапортами; если они и обнаружили что-нибудь, то поостерегутся сказать об этом, особенно Джемс, который решил после одной личной авантюры, что неведение всегда лучше знания.
Я прошел в свой кабинет, взял из ящика стола плитку шоколада, надкусил ее и снова подошел к пишущей машинке Флосси, чтобы напечатать текст объявления для всех главных газет. В нем говорилось о том, чтобы Тони Лоувел вернулся в свой отчий дом, так как его мать мертва. На тот случай, если бы он не захотел предстать перед своим отцом, я написал, что могу быть его посредником в этом деле, и указал свой адрес.