Душевное потрясение и Рут Шиммер? Ни один суд не поверит.
— Где Горбатый Бизон? Вести нас к вождь!
Банк догорает. Бледный свет луны падает на веранду конторы. Если партер нуждается в биноклях, то из оперной ложи балкона всё видно как на ладони. Хвост Оленя — о, Рут узнаёт молодого индейца! — словно возлюбленную, держит в объятиях шерифа Дрекстона. В опасной близости от ярёмной жилы пленника блестит лезвие ножа. Ещё двое шошонов крадутся к дверям, готовые распахнуть их в любую секунду.
— Свобода Горбатый Бизон! Ты понять?
За конторой ждут лошади, Рут слышит их ржание.
Двери распахиваются без участия индейцев. Не торопясь, с достоинством истинного сына прерий из конторы выходит Горбатый Бизон. За ним следует шаман, любимец духов. Шошонов сопровождают помощники шерифа — если Рут не подводит память, покойный мистер Редман звал их Недом и Гансом.
Руки помощников подняты вверх.
Горбатый Бизон произносит два-три слова на языке, неизвестном Рут. Хвост Оленя отпускает шерифа, толкает обратно к перилам. Не обращая внимания на Дрекстона, спрятавшего голову между колен, вождь спускается с веранды, ждёт, пока его догонит шаман. Задрав голову, Горбатый Бизон смотрит на балкон, вероятно, рассчитывая найти там мэра, отдавшего приказ об аресте. Вместо мэра он находит мисс Шиммер — длинный пыльник, шляпа, две кобуры — и на лице вождя, на этой деревянной маске, лишённой всяческого выражения, появляется что-то, похожее на человеческое чувство.
Удивление?
Когда индейцы уходят к лошадям, их никто не останавливает.
5
Джошуа Редман по прозвищу Малыш
Тахтон кричал.
Господи, как же он кричал!
Ослепительно-белая молния ударила из ствола армейского «Фронтира» прямо ему в грудь. Казалось, это не грудь, а гонг, огромный барабан с туго натянутой кожей — такой вопль исторгся наружу: бесконечный, рвущий душу в клочья. Он длился и длился, пока тахтон разбухал пузырём…
Нет, сэр. Целой гроздью пузырей.
Ужасные виноградины лопались одна за другой, высвобождая пряди грязно-белого тумана. Пряди змеились, всасывались в землю, в дверь и стены мэрии, в перевёрнутую тележку зеленщика. Одна было поползла к Джошу, но на полпути опала без сил и расточилась.
Прошла вечность, пока крик смолк. Каша, бурлящая на том месте, где ещё недавно стоял тахтон, выкипела, подёрнулась грязной коркой, осела сама в себя. Не осталось ничего, сэр. Правду вам говорю, совсем ничего.
Вот теперь — всё. Действительно всё.
Джош стоит над мёртвым собой. Странное дело, думает он. Улыбаюсь, надо же! С чего бы это? Чему тут радоваться, а?
Подходит преподобный, суёт шансер в кобуру. Он хочет положить руку Джошу на плечо, но в последний момент сдерживает порыв. И правильно, всё равно не получится. С балкона на них смотрит мисс Шиммер. Или она смотрит только на пастора?