2
Джошуа Редман по прозвищу Малыш
(четырнадцать лет назад)
Тринадцать лет — прекрасный возраст, чтобы умереть.
Джошуа Редман повторял эту в высшей степени ободряющую мысль всё время, пока бежал прочь от горящего посёлка. Идея смерти в тринадцать лет принадлежала не ему. Её всякий раз провозглашал толстяк Хемиш, вожак шайки сверстников Джоша, издеваясь над своей жертвой. Возраст каждый год менялся — до тринадцати Хемиш дополз не сразу, начав с десяти лет. Толстяк смеялся, а Джошу было не до смеха — и раньше, и сейчас.
Слабым утешением беглецу служил тот факт, что Хемиш больше не смеётся. Он не засмеётся никогда, сэр! Почему? Его труп лежит возле загона для свиней. Полагаю, сэр, что мертвецам не до смеха.
Сегодня Джош видел слишком много трупов. Вид толстого Хемиша с простреленной головой, уткнувшегося лицом в свиное дерьмо, мало что мог к ним прибавить: ни жалости, ни запоздалого злорадства. Пожар, с жадным рёвом и треском уничтожающий посёлок, бушевал не только снаружи, но и внутри Джоша. Вернее, там, внутри, он своё отбушевал.
Остался лишь пепел безысходности, под которым едва тлели угольки страха.
Сам Господь Бог, похоже, ополчился на Джошуа Редмана.
Мать умерла, когда Джошу исполнилось десять. Сгорела за пару месяцев от скоротечной чахотки. В самом начале мама каким-то чудом ухитрялась скрывать свой кровавый кашель. В эти дни она была красива неземной, ангельской красотой. Хрупкая, прозрачная; вся уже там, не здесь. Из неё исходил свет, проступал румянцем на щеках и блеском в глазах. Потом, когда болезнь было уже не скрыть, свет угас, и стало поздно.
«С самого начала было поздно, — утешил доктор Чемберс, выпивоха и циник. — Я бы всё равно ничем не помог, даже обратись она ко мне раньше. Горный воздух? Хорошее питание? Редманы, у вас есть деньги на воздух и питание? Монет в ваших карманах хватит лишь на бутылку дрянного виски».
— Молись! — приказал Джошу отец. — Её спасёт только чудо.
— А ты?
— Я — старый грешник. Меня Господь не услышит. Ты — другое дело. Ты — чистая душа, глядишь, и достучишься до небес. Молись, как никогда не молился!
По щекам отца текли слёзы. В тот день он, следуя заветам доктора Чемберса, впервые попытался утопить горе на дне бутылки. К полуночи это ему удалось. Отец провалился в мутное беспамятство, к которому стремился, и остался в нём надолго. Джош менял матери простыни, делал тёплое питьё, варил кашу — и молился, молился без конца. Случалось, отец выныривал из пьяного забытья. Тогда он принимался рьяно помогать сыну, но день, другой, и Редман-старший снова уходил в запой.