от индейцев, пошедших на службу к белым и следующих чужой моде, это амулет из совиных перьев. Амулет висит на груди, пушистые кончики перьев щекочут индейцу подбородок. Приглядевшись, Рут замечает, что на земле рядом с
фабричным лежит посох из лещины. Косо срезанная ветка покрыта замысловатой резьбой: две змеи вьют кольца.
Шаман, с изумлением понимает Рут.
— Будь начеку, — предупреждает Пирс. — Я не жду неприятностей, но дикари есть дикари. Никогда не знаешь, что взбредёт им в голову.
Рут пожимает плечами. Она не нуждается в напоминаниях.
Спарк-дилера, отправившегося заключать сделки с индейцами, мисс Шиммер сопровождает не впервые. Трижды она ездила сама, без иных шансфайтеров; один раз, первый — с дядей Томом. Все сделки прошли спокойно, без проблем. Последняя заставила слегка поволноваться — дюжина молодых сиу, чьи сердца горели огнём безмозглой дерзости, догнала агента на обратном пути. Скупленные искры их не интересовали, в отличие от лошадей, денег, одежды и оружия.
«Три проклятия, — сказала Рут, кладя ладонь на рукоять шансера. — Три увесистых, долговременных проклятия, чёрных как ночь. Ты, ты и ты. Проверим, кто быстрее?»
Она надеялась, что раскрашенные как черти юнцы знают английский, а если не знают, то умеют читать по лицам. Лицо Рут сейчас могло служить аллегорией натурального стопроцентного проклятия, хоть пробу ставь. Индейцы, как было известно ей от дяди Тома, равнодушно относились к несчастным случаям, философски — к несчастьям и чёрным полосам, но проклятья вселяли ужас в их дикие души. Добыча и даже свежие скальпы у пояса не стоили беды с глазами из бледного льда, которая станет твоей тенью и будет ходить за твоей спиной — день за днём, год за годом, пока ты сам не проклянёшь день, когда напал на бледнолицего.
Дело кончилось миром. Миром и десятью пачками табака: агент оказался толковым, запасливым.
Возила она спарк-дилеров и к китайцам, что неизменно производило на Рут самое гнетущее впечатление. Китайцы, большей частью выходцы из провинции Гуандун, продавали искры, не создавая проблем, целыми поселениями. К ним можно было приезжать без оружия. Строители железных дорог, шахтёры или работники каменоломен, они выстраивались в очередь, ставили на контрактах подпись в виде заковыристых иероглифов — и отходили в сторону, уступая место другим жёлтым муравьям. Делали они это с видом людей, понимающих, что творят зло, но не имеющих выбора — покорно, безропотно, со скучной обречённостью.
Так, наверное, они продавали бы спички и керосин поджигателю их собственного дома, зная, что тот не преминёт воспользоваться скупленным добром.