– Эй, – дуется он наигранно, – она всегда к месту, если класть ее в десерт, а не мясо, – Игорь запускает пальцы в мои непривычно-короткие волосы, а вторую руку, что лежала на животе, заводит под футболку и по-хозяйски сминает грудь, выдавливая из меня стон. Крутит сжавшийся сосок и трет его между пальцами, заставляя скрипеть зубами от наслаждения и легкой колючей боли внизу живота и жара между ног.
– Тебе нужно отдохнуть, перестань, – почти рычу, сдерживая откровенные порывы налететь на него со всей мощью своей нерастраченной страсти.
– Боишься, что не выдержишь и нападешь?
– Самоуверенный баран! – поворачиваюсь к нему лицом, чтобы в шутку стукнуть, и замечаю, что в пальцах все еще зажат нож.
– Решила меня на шяшьликь пустить? – кривляясь, говорит Вульф и мягко касается губ. Совсем не боится меня, даже после того, как я грохнула одной пулей громилу. Игорь на несколько сантиметров отстраняется, изучает мое лицо пальцами, очерчивает скулы, гладит подушечками по щекам. Под его руками искрится ток, а я замораживаюсь и не могу противостоять. Вот бы зациклить этот час в бесконечность и никогда не бояться, что счастье закончится, потому что – вот оно – есть, и я могу его пощупать.
Игорь целует места, что изучал до этого пальцами, горячим дыханием опаляет кожу, заставляя меня трепетать и жаться к нему. Моя свободная и непослушная рука заползает по сильной шее на затылок, вплетаясь в темно-грифельные волосы, другая все еще крепко держит нож.
Так тяжело говорить, когда Игорь близко, губы с трудом размыкаются:
– Не приставай, а то увидишь меня в гневе, – шепчу и принимаю его невесомые поцелуи. Поглаживания по спине бросают меня в сильную дрожь и помогают забыть о том, что сегодня с нами произошло. Обо всем, что произошло со мной в жизни. Будто не было ничего плохого, только он и я.
– У меня яйца дня три звенели после твоего гнева, так что, я в курсе, – Игорь до острой, но приятной боли прикусывает нижнюю губу и скользит языком по деснам, дразня, распаляя. Слова, будто сладкие карамельки со стреляющим сахаром, влетают в рот: – Когда ты стояла в буфете и отрешенно смотрела на студента с четвертого курса, я выгнул вилку, разлил на себя горячий чай и чуть не сломал край стола от желания проредить ему зубастую улыбку.
– Ревновал? – возвращаю в его рот горячий воздух.
– Не-вы-но-си-мо, – снова кусает, на этот раз верхнюю губу и заползает языком глубже, раскрывая зубы. – Невыносимая булавка, – гудят во мне его слова, а тело протряхивает от желания вжаться, обнять, закинуть на сильные бедра ноги.