– Это свои. Ничего не бойся, я с тобой.
Булавка осторожно кивает и успевает отодвинуться к стене, когда в помещение заваливается тощий Арри и невысокий парень с широкой голливудской улыбкой, в черной длинной кожанке. Это еще что за конь в пальто?
Осматриваю его с ног до головы и только потом подаю руку.
– На поблажки не надейся, – говорю тихо, чуть подтягивая за холодную, но крепкую ладонь. – Мазанешь – свалишь сразу.
– А ты дерзкий, как и говорил Артур, – кивает новенький крашеной головой в сторону. Никогда не понимал эти: темные корни, светлые кончики. – Ну, хоть рот открыть позволишь?
– Так уже позволил, – я такой, ничего не могу поделать. Прямой, как палка. Захочет работать, из шкуры вылезет, а нет – пусть лучше сразу свалит.
– А ты играешь так же идеально, как требуешь от других? – вдруг говорит пацан и встает у микрофона. О, наглый, даже конкурирует со мной, в некотором роде. Ла-а-адно, послушаем.
Вера заинтересованно рассматривает новенького. Он ростом хоть и не высок, но смотрится вышкалено и стильно.
Интересно, а как Звездная на меня смотрит, когда я не вижу?
Глава 44. Вульф
Ревность душит, как удавка, я с трудом попадаю джеком в гнездо гитары – руки ходят ходуном. Медиатор мне в лад, почему пальцы не слушаются?! Шмель жестами показывает: «Что происходит?», а я ему тычу фак, потому что устал, зол и спина тянет, зараза, а еще в глазах темнеет, когда Вера смотрит не на меня.
Пока я сражаюсь с подключением гитары, пытаюсь усмирить свои гормоны и чувства, ребята перебрасываются дежурными фразами, вроде: «Давно ищем вокалиста, вот Вульф и на взводе». Если бы только это, но я их подставлять не хочу, потому, скрипнув зубами, просто молчу.
Знаю, что рискованно было выбираться из берлоги, но и там оставаться рискованно, потому я должен ребят предупредить, что буду некоторое время вне доступа. Сейчас сказать об этом я не могу, выгнать этого крашенного павлина без повода – совесть не позволяет, придется ломать комедию дальше. Да и Веру хочу услышать. До трясучки и нервного тика на правом глазу.
– Ну, давай что-то известное, – говорю, врубая комбик. Скрип и шум дисторшна взрывает помещение и наполняет такими сладко-привычными звуками, что я жмурюсь от удовольствия и на несколько секунд проваливаюсь в транс. Выруливаю пассаж и подтягиваю бенд до высокого скрипучего писка. Качаю струну до-о-олго, пока пальцы не начинают гореть, а потом срываю аккорд, зацепив ее до щелчка уголком медиатора, и открываю глаза.
Булавка смотрит на меня, приоткрыв рот от удивления или восторга. В ее глазах блестит глянец, а зрачки расширились, почти заполнив сталистую радужку черным.