Молодой мужчина, приговоренный за убийство зажиточного рина, явно оговаривал себя. От добровольного ментального считывания отказался. Но логика вопила, что он кого-то покрывает своим самооговором. Я устала. Нужный вопрос никак не приходил на ум. Подтверждать приговор было нельзя, для опровержения не хватало убежденности. Пауза затягивалась.
И тут в зал ворвалась женщина, бросилась в ноги. Стража пыталась ее увести.
— Оставьте! Я ее выслушаю. Встань. У тебя есть, что мне сказать?
— Пощадите, он не убийца. Кто угодно, только не он, — в мозгу сорвался со ступора какой-то тумблер.
— Но ведь и не ты?
— Нет, что Вы, — ни слова лжи.
— Ты знаешь, кто?
— Нет, не точно, только могу предположить. Я не видела. Только рина нашли мертвым после того, как из дома вышел его сын от первого брака. Они ссорились до этого. Я слышала. Мы соседи, я на веранде с детьми была, а у них окно открыто. Слов не разобрать, но ссора была.
— Он есть в зале?
— Да, госпожа, — женщина указала на обвинителя. Странно, его речь не была лживой.
— Что Вы на это можете сказать?
— Не отрицаю, мы поссорились в тот день. Больше того, я ударил отца, он упал. Когда я выходил, он был жив. Вставал на ноги и кричал мне вслед, что не только лишит наследства, но и отберет последнее.
— Вы согласитесь на ментальное считывание?
— Да, — он прямо посмотрел мне в глаза. Не учел только одного — я увидела больше. Его разговор с судьей, который полностью сфальсифицировал дело.
— Вашей вины в смерти отца нет, подтверждаю. Обвиняю Вас в лжесвидетельствовании в судебном заседании. Знаете, чем Вам это грозит?
— От штрафа до каторжных работ в зависимости от тяжести последствий.
— Казнь невиновного — это уже каторга. Но казнь невиновного в условиях Вето — это пожизненная каторга, — я повернулась к обвиненному. — Вам хорошо объяснили, к чему приведет Ваше упорство в самооговоре? Погибнут десятки, и может сотни невиннообвиненных. Их могли оговорить, подставить. И Вы отбираете у них шанс на справедливость. Если я сейчас иду у Вас на поводу и подтвержу приговор. Завтра все они предстанут перед палачом! Вы этого хотите? — Я почти кричала. — Сейчас Вы для них и судья и палач! В последний раз предлагаю — у Вас три выхода: рассказываете все сами, добровольно соглашаетесь на ментальное вмешательство или отнимаете последнюю надежду на спасение у мальчишек, которые попали в беду по глупости.
Я умолчала, что могу получить правду другими способами. На мужчину было страшно смотреть.
— Соглашайся, прошу. Не бери грех на душу. Не оставляй нас, — защитница не могла говорить громко из-за рыданий, но в тишине ее хорошо было слышно.