Мои ноги двигаются прежде, чем включается мой мозг, медленно и бездумно унося меня к стеклянной стене, охраняющей его большой зал. Я прижимаю простыню к своему телу, как будто она может защитить меня. Но я не думаю, что есть что-то, что может защитить меня от Беккера Ханта и его униженного мира. Не моя совесть, не моя обидчивость, и определенно не мое сердце.
Внизу виднеется Большой зал, и я выпиваю его до мелочей.
А потом я его вижу. Он самое красивое существо в комнате, полной одних из самых потрясающих сокровищ мира. Он голый, сидит в кресле Людовика XIV, его тело ссутулилось, его локоть упирался в руку, тяжелая голова подпиралась ладонью. Его положение подчеркивает каждый мускул на его торсе. На этот раз они не удерживают мое внимание надолго. Я смотрю на его пустое лицо, смотрящее в никуда, очки на идеальном носу. Он выглядит… потерянный. Потому что он. Он заблудился в нашем лабиринте, а это незнакомая территория для Беккера Ханта. Моя рука поднимается, чтобы нащупать стекло, как будто в странном смысле я говорю ему, что я здесь. Он оставил меня в своей постели, чтобы погрузиться в хаос Большого зала. Чтобы обрести покой среди суматохи. Я знаю это. Потому что я его знаю.
Я улыбаюсь, игнорируя иронию того, что стою здесь и смотрю на него сверху вниз. Он статуя, неподвижная целую вечность, но затем его голова наклоняется, и его глаза медленно поднимаются по пустому пространству под антресольным этажом подо мной, пока они не достигают основания стеклянной стены и не торопясь поднимаются по моим ногам.
Что-то внутри меня взрывается, когда наши взгляды встречаются. Я изо всех сил пытаюсь отдышаться, моя рука скользит по стеклу, мое тело незаметно вздыбилось.
Этот удар был моим сердцем. Это, нельзя отрицать. Я полностью его, и это лучшее, что когда-либо случалось со мной.
Его лицо все еще прямое, очертания его челюсти резкие, почти раздраженные, когда он смотрит на меня так, как будто я злоумышленник. Я предполагаю, что это так. Для Беккера я наихудший злоумышленник. Я понимающе улыбаюсь ему, и он начинает вставать со стула. Я смотрю, как он выпрямляется в полный рост, не торопясь с этим, расширяя мучения его мускулов, растягивающихся вместе с движением. Он голый. Красив. Произведение искусства.
И я владею им. Он мое самое ценное достояние. Я люблю его.
Теперь он должен увидеть это во мне. Это должно быть написано на каждом сантиметре моей кожи. В мои глаза каждый раз, когда я смотрю на него.
Его губы медленно изгибаются.
Это красиво.
Это прискорбно.
Это моя охота на святого Беккера