Йорунн улыбнулась, покачала головой. Вот озорник – догадался, чего наплести! Но дело сделал доброе. Непременно надо найти его да спасибо сказать.
Сакси любил подниматься на скалы, туда, где морские птицы вили свои гнезда, и смотреть с высоты на море и фиорд. Йорунн заметила наверху знакомую светлую рубаху и по узенькой тропке кое-как забралась на кручу. Сакси сидел возле самого обрыва на теплой от солнца каменной плите. Ветер трепал его длинные светлые волосы.
– Вот ты где! – весело проговорила Йорунн, немного отдышавшись. – Насилу отыскала, все ноги сбила… Хотела поблагодарить за то, что ты беду от меня отвел.
Молодой ведун поглядел на нее и усмехнулся. Но на этот раз в его взгляде не было радости, а в усмешке слышалась горечь.
– Ты ничего не знаешь, Йорунн, – негромко сказал он. Голос к нему уже почти вернулся, оставалась лишь легкая хрипотца. – И потому не смей меня благодарить. Я ведь вижу то, что порой не видят другие. Знаю, что ты плачешь ночами и все гадаешь: в чем твоя вина? Что не так сказала или сделала?
Девушка медленно подошла и молча уселась рядом.
– Вот только ты-то здесь ни при чем, – вздохнул Сакси. – Это я во всем виноват, Йорунн. Не Эйвинд, а я причина твоих слёз. И мне от этого так же плохо, как и тебе. Хотел раньше все рассказать, да смешно: не мог! Злую шутку сыграли со мной боги; но тот, кто лишает разума, способен и вразумить.
– Я не понимаю тебя, – прошептала Йорунн. – Ты?.. Почему, Сакси? И боги…
– К слову, о богах, – Сакси прищурился, глядя на девушку. – Я слышал, что говорили той ночью воины. Дескать, моя мать обнимала всех подряд, а потом слагала разные небылицы… Это не так. Моя мать была девушкой, к тому же невестой, когда, заблудившись в лесу, повстречала Лукавого Бога. Она вернулась домой лишь под утро, и я уже жил у нее под сердцем. Она рассказывала мне, что у моего отца были льняные кудри и черные глаза, которые, когда он склонялся над ней, становились золотыми. Ему невозможно было противиться, так прекрасен он был… Вскоре моя мать вышла замуж и ранней весной родила меня. После у нее с мужем были другие дети – темноволосые и сероглазые, как все в нашем роду. А я стал ее проклятием и позором. Ее муж, которого я ни разу не назвал отцом, ненавидел меня, и ее не сумел простить. Однажды, когда мне уже исполнилось семь, он на моих глазах ударил мать по лицу и назвал потаскухой… Я не очень хорошо помню, что сказал тогда, но муж моей матери, человек крепкий и сильный, с тех пор не может поднять даже ложку: обе руки его висят, словно плети, а язык навсегда отнялся. После этого случая мне нельзя было оставаться на острове Нюд. Я поговорил с матерью, собрал свой дорожный мешок и сел на первый попавшийся корабль. На прощание мать благословила меня и дала первый гейс – я тебе про него говорил. Раз в семь лет я должен возвращаться на родину, чтобы обнять мать, братьев и сестер. И чтобы напомнить всем, кто говорит или думает о них плохо, что я жив и, если понадобится, смогу защитить свою семью.