– Почему? – нахмурился вождь. – Смерти ищешь?
– Я же говорил тебе, что проживу долгую жизнь, – усмехнулся молодой ведун, крепче затягивая пояс с ножнами. – Но я не хочу прожить ее в одиночестве.
Эйвинд глянул непонимающе.
– Мы, ведуны, никому не служим. Я пришел к тебе, Эйвинд-конунг, потому, что ты всем сердцем стремился на Мьолль, и в этом наши желания совпадали. Ведь на этом острове ждет меня моя суженая.
Некоторое время конунг и ведун молча смотрели друг на друга. Потом Эйвинд негромко сказал:
– Береги себя.
– И ты тоже, вождь, – склонил голову Сакси.
Из-за высоких ворот доносились крики – бдительные сторожа не дремали, успели выставить лучников. Но Эйвинд осмотрелся, прислушался и велел своим людям немного обождать, не лезть под летящие со стены стрелы. Вот крики стали громче, замелькали факелы и внезапно тяжелые ворота стали медленно открываться… По знаку конунга воины, прикрываясь щитами, бросились вперед, распахнули ворота шире и увидели лежащих на земле стрелков, а чуть поодаль – бегущих прямо на них людей Гисли Олавссона. Немалую дружину оставил на острове Стервятник: бегло взглянув, Асбьерн насчитал человек сорок. Блестели в свете молний обшитые железными пластинами куртки, круглые шлемы, топоры и мечи. Эти викинги еще не знали, с кем им придется драться, но были уверены, что сумеют дать врагу достойный отпор. И победа их была бы легкой и скорой, если бы кто-то из своих не открыл чужеземцам ворота…
Оттеснить пришлецов за стены не вышло ни сразу, ни немного погодя. Их было много, и сражались они так яростно, что удивили даже бывалых воинов. Так бьются не ради поживы, не ради богатой добычи. Так бьются за отчий дом, за жен и детей, за друзей, самых верных и близких. Так бьются, когда хотят отомстить, когда требуют искупления за содеянное, и не серебром – кровью…
Харальд давно уже закинул свой щит за спину и наносил удары, держа меч обеими руками. Боги хранили его – до сих пор на нем не было ни одной раны, только небольшие царапины, на которые в бою не обращают внимания. Рядом ним сражался побратим – его топор с лязгом отбивал оружие противников и тяжело обрушивался на окованные щиты, на блестящие шлемы. И Фрейдис не узнала бы теперь своего любимого Асбьерна в воине, который словно был одержим духом смерти: в потемневших глазах его билось яростное пламя, а меч до самой рукояти окрасился чужой кровью. Не уступали ему в храбрости словенские воины и молодой княжич Радим. И люди Олавссона очень скоро поняли, что в этот раз не видать им ни победы, ни пощады.
Те, кому смелости не хватило, бросились искать укрытия в длинном доме и его пристройках. Сквозь шум дождя и ветра послышались отчаянные крики и детский плач – датчане высадили дверь женского дома, в котором засели несколько воинов. Те отбивались из последних сил, а когда поняли, что удача покинула их – попытались устроить в доме пожар, чтобы в суматохе выскользнуть наружу… Асбьерн и Эйвинд видели, как сразу из-под нескольких крыш повалил густой дым, но не остановились, прорубая себе дорогу к покоям конунга, где должен был находиться Гисли. Торлейвссон успел заметить – впереди тенью промелькнул Сакси… выскочил из темноты и снова пропал.