Но кто прошел без поддержки низшие должности и испытал на протяжении ряда лет невзгоды и страдания, и при этом не ожесточился, тот, обычно, сохраняет чувство ответственности и на высоких постах.
Нафиев действительно прошел, вернее, прополз сначала трехгодичную преисподню российской солдатчины, затем после армии работал в дальней деревне комбайнером. Но это еще было предтечей низшим прокурорским должностям. И его, конечно же, даже злые языки не могли причислить к позорному ряду образованных идеалистов, оторванных от жизни, кои, как сорняки, посаженные рукой партийных органов, буйно произрастали на ниве правоохранительных органов бывшей колониальной империи под названием СССР.
Но и пришедшие к власти демократы после объективного развала оплота «дружбы» народов ничуть не изменили принцип подбора кадров по личной преданности. Этот принцип, ставший основным колом на могиле КПСС, был подхвачен демократами и превращен в флагшток их трехцветного знамени. Дошло до того, что в Москве во главе городского КГБ был поставлен молодой дилетант-физик, ни одного дня ранее не работавший в этих органах. И это при избытке настоящих профессионалов.
Да это и понятно, в неправовых, то есть варварских, государствах властные структуры формируются обычно по принципу личной преданности, нежели компетентности, ибо когда повсеместно не соблюдаются законы, для начальника более страшно предательство, а не отсутствие у подчиненного компетентности, за которое никто не спрашивает. В этой ситуации, в таких обществах неважно кто приходит к власти — демократы, анархисты, либералы или еще кто-то…
Сайфихан Нафиев остановил свой взгляд на трупах, пытаясь определить, — нет ли среди них знакомых, а в голове замелькали невеселые мысли о смерти; чем она, старуха с острой разящей косой, отталкивает от себя людей: страхом ухода из жизни, страхом за судьбу близких, страданиями от физической боли, адскими душевными потрясениями, горечью несбывшихся надежд, переживанием, тревогой за судьбу своих дел, переживанием за горе, доставляемое родным из-за своей предстоящей кончины, наконец, самим небытием.
Мысли прокурора прервал резкий скрип тормозов подъехавших «Жигулей». Шофер, молодой человек лет двадцати трех, с напряжением всматривался в происходящее. Нафиеву показалось, что на лице водителя застыла тень то ли страха, то ли растерянности.
— Сержант! — позвал прокурор стоящего неподалеку милиционера и махнул рукой в сторону подъехавшей машины. — Проверьте, кто такой?
Водитель «Жигулей» вел себя как-то нервно. В багажнике его машины кроме кувалды и зубила ничего не было обнаружено. Он объяснил, что возвращается с садового участка и весь сегодняшний воскресный день махал, как молотобоец, кувалдой, уплотняя камни в траншее под фундамент хозблока. Хотя объяснение хозяина «Жигулей» и было вроде бы правдоподобным, но Нафиев этим не удовлетворился: