— Товарищ следователь, — обратился он к Шарафетдинову, — вас к телефону…
Звонили из горпрокуратуры. Туда пришла телеграмма за подписью прокурора Казани Нафиева, в которой подтверждался факт приведения смертного приговора в отношении Марата Гирзавова!
Значит, этот живой Гирзавов, не бандит, сбежавший от правосудия, от справедливой кары, а кто-то другой! Но кто? И кем он приходится Дмитрию Ковалеву, ради которого они сюда приехали?
На все эти вопросы хозяин дома ответил предельно кратко. С осужденным Маратом Гирзавовым они братья-близнецы. С детства не ладили с ним. После школы пути их разошлись: он — в колонию для несовершеннолетних, сам же Мурат пошел в горный институт. С тех пор с ним не виделись. «Через бедового братика у меня с детства одни неприятности. Вот и теперь неприятности. Можно сказать, из могилы меня достает, — горько посетовал Мурат Гирзавов. — Я этим типам объясняю что к чему, а они и слушать не хотят, требуют заплатить долги за брата».
Ковалевы, что живут в Казани — десятая вода на киселе, очень дальние родственники. Позавчера приехал Димка. Случайно застал в квартире. Поселился на садовом участке. Это недалеко от Малышева.
— А где он еще может быть? — поинтересовался Шарафетдинов.
— А что, его там нет? — вопросом на вопрос с беспокойством ответил Мурат. — Неужели дом…
— Да, сожгли… — подтвердил следователь догадку хозяина. — Но Ковалев сумел спастись…
Мурат Гирзавов встал, нервно постучал пальцами по столу и сказал:
— Они и меня теперь достанут…
— Не достанут, — твердо заявил Раисов. — Мы их гребешком закона попричесали.
Помолчали.
— Димка собирался в Караваево, к знакомой аспирантке из сельхозинститута…
Через два часа они уже были в Караваево. В отделе аспирантуры получили список аспирантов и их адреса. Решили проверить тех женщин, которые проживали в общежитии. Но молодых аспиранток, знавших Дмитрия Ковалева, там не установили. Подозреваемого нашли у аспирантки, снимавшей однокомнатную квартиру. Его вытащили тепленького, безмятежно спавшего с замужней женщиной, супруг которой отбывал срочную службу в армии.
Шарафетдинова удивило бесстыдство и циничность молодой женщины. Та потребовала, когда узнала, зачем пришли пинкертоны, чтобы они удалились хотя бы на часок, ибо, по ее словам, «с утречка еще не перепихнулась с Митькой». Видя недоуменные лица, Вика (так она назвалась) сказала: «Вы не думайте, что я какая-нибудь такая… Я девушка, можно сказать, еще не целованная. Потому и одолевает жажда после рождения моей дочери».
Глядя на эту реликтовую женщину, Шарафетдинов подумал: «Во взаимоотношениях мужчин и женщин больше обмана, чем между мужчинами, ибо во втором случае каждый заблуждается меньше, то есть обманывает самого себя; к тому же последствия обмана здесь более чреватые, нежели в первом случае».