Но он не был человеком.
Вместо этого интенсивность этого затмила те части его, которые всё ещё играли в человека, которые всё ещё думали как человек, нуждались в рационализации и объяснении как человек. Эта более сильная, более инстинктивная вспышка чувств подавляла всё это, парализуя его более рациональный разум, заглушая его чистыми, нефильтрованными эмоциями.
Он не осознавал, что просто стоит там, ничего не делая, пока дверь перед ним не открылась. Он не до конца понимал, что это дверь, пока свет перед ним не изменился, пока белая панель не распахнулась внутрь, открывая тёмный интерьер двухэтажного дома на улице, обсаженной деревьями.
Дверь открылась, и она остановилась на пороге.
Она моргнула в свете уличного фонаря, закутанная во что-то прозрачное, что выглядело мягким и струящимся, как жидкая ткань — потустороннее, призрачное сине-белое. Он мог видеть изгибы её тела сквозь ткань, даже когда его глаза были прикованы к обнажённой бледной коже на её руках, шее, лице, ключицах.
Затем он поднял на неё глаза.
Сине-зелёные радужки отражали лунный свет.
Они уставились друг на друга.
Она посмотрела на него, и он увидел в её глазах печаль.
Он увидел печаль в её глазах, когда она посмотрела на него.
Он видел смятение, горе, неуверенность, как будто она не была уверена, что он настоящий.
Он знал, что должен заговорить.
Он должен что-то сказать.
Затем она подошла к нему, всё ещё сжимая эту завораживающую ткань вокруг своих плеч и рук. Он наблюдал за её движениями, следил за каждым едва уловимым напряжением и расслаблением её мышц, за каждым миллиметром её лица, за микро-выражениями на нём, за тем, как осторожно её глаза изучали его, за тем, как её чёрные волосы ниспадали на плечи и спину, за прядями синего, зелёного и алого цвета, выделяющимися в тёмных локонах.
Она подошла к нему, пока он не почувствовал её и не почуял её запах вокруг себя.
Когда она оказалась достаточно близко, чтобы он мог дотронуться до неё, чтобы он мог протянуть руку и коснуться её, его сомнения исчезли.
Облегчение вернулось.
Это облегчение стало почти парализующим.
Он не думал.
Он двигался с осторожностью вампира.
Он знал, что для неё это будет быстро, возможно, слишком быстро, чтобы она могла отследить всё целиком, но для него это было преднамеренно, почти мучительно замедленно, каждое движение было рассчитано, измерено, выполнено с мыслью и точностью. Он шагнул вперёд одним скользящим движением, прижимаясь к ней всем телом, и его пальцы запутались в её волосах, обхватив её затылок, а другой рукой он обхватил её подбородок.