Она была так чертовски красива, что он едва мог это вынести.
Какая-то часть его даже не хотела об этом думать.
Он ни в коем случае не хотел признавать её в этом отношении.
Не её разум. Только не её присутствие. Не то, как он видел её в физическом плане. Не то, что она заставляла его чувствовать. Не то, как она вела себя с ним последние несколько дней. Не то, что всё в ней напоминало ему, что он хочет её, или как сильно… или как редко всё складывалось удачно для него.
Её раса пугала его.
Способности, которыми она обладала, её расовые особенности пугали его.
То, как мало он понимал о ней и о них двоих, пугало его.
Всё чаще и чаще у него возникало ощущение, что она знает больше, чем говорит.
Были вещи, о которых она не рассказывала ему; вещи, которые смущали его, которые могли иметь больше отношения к связи между ними, чем она показывала.
Этого он тоже не мог себе объяснить.
Это лишь внутреннее ощущение, как и всё, что связано с ней.
Он даже не знал, насколько её раса преувеличивала или умножала связь, которую он чувствовал между ними… связь, которая также всё больше пугала его, и которая, казалось, усиливалась.
И было ещё кое-что.
Ник никогда не получал тех женщин, которых хотел. Никогда.
Он никогда не получал людей, которых хотел.
Ещё будучи человеком.
Уж точно нет, когда он стал вампиром.
Секс — конечно. Он занимался сексом с теми, кого хотел.
Но те, кого он хотел на самом деле? Они всегда хотели кого-то другого. Они всегда хотели чего-то другого. Они иногда хотели трахнуть его, по разным причинам, но в конечном счёте они всегда хотели… не его.
Не Ника.
У него была подруга, которая часто говорила ему, что он сам виноват.
Она назвала его боящимся обязательств, сказала, что он подсознательно выбирает людей, которые уже заняты, или которые никогда не захотят его.
Он не знал, правда это или нет.
Он просто знал, что, похоже, не имеет никакого контроля над всем этим.
Даже когда Уинтер сердилась на него, стоя перед ним с пониманием и гневом, горящими в её ошеломляющих глазах, когда она стиснула зубы, он боролся со своей собственной реакцией. По правде говоря, больше всего на свете ему хотелось обнять её, затащить обратно в гостиную, на диван, где он мог бы лечь рядом и целовать её, пока она не перестанет злиться на него.
Он хотел бы иметь возможность хотя бы что-то сказать.
Он хотел бы, чтобы существовали какие-то волшебные, разумно звучащие слова, которые он мог бы использовать и заставить её не беспокоиться о том, что он делает.
Но он понятия не имел, каковы эти слова.
По правде говоря, если бы они поменялись местами, он был бы гораздо менее рациональным.