Едва Вейя из-за чащи вышла, как льющееся тепло Дажьбога объяло, согрело, развеяло муть на немного. Вейя поторопилась до хоромин добежать, прислушиваясь да пряча глаза от гридней, что на воротах дозорными всю ночь стояли. Они проводили Вейю взглядами внимательными до тех пор, пока не скрылась за постройками, а как прошла по мощённую бревенчатую дорожку, ведущую к женскому стану, сбавила шаг — тут уж на взгляды мужицкие не наткнёшься.
Детинец уж пробудился, носились по двору челядинки, теперь расторопнее — верно, Любица разгону всем дала с утра, а отдыхать и нет времени — к другому пиршеству готовиться нужно: как-никак, а сам князь Годуяр скоро прибудет.
С Любицей сталкиваться не хотелось, казалось, посмотрит ей в глаза, да и выдаст себя тут же Вейя, и заподозрит княгиня ещё чего, а сейчас не до того. Хоть и жёг стыд, вспомнить только, как Любица сотнику отдавалось, а Вейя и думать о том не хотела — как княгиня теперь мужу в глаза смотреть будет, только, видно, не первый раз то было. Пусть она сама ответ перед ним держит да перед богами, которым клятвы и обещания давала, Вейе нет до того дела.
Хоромины сосновые могучие встретили Вейю прохладой, пряность свежих трав луговых, что уже нарвали с утра челядинки да по углам разложили, наполняли духом особым и силой бодрили. Хорошо было в Кряжиче у князя Годуяра гостить, жизнь здесь течёт, что речка проточная — вроде быстро, да ровно. В остроге родном всё же беспокойнее было.
Вейя едва о порог не споткнулась, увидев княгиню у окна, когда в горницу вошла, что Любица ей отрядила по приезду. Она повернулась, вцепившись в Вейю взглядом едким. Вейя так и замерла у порога, не в силах совладать с растерянностью и удивлением, жар предательски всё же пыхнул углями на щеках, разнёсся по телу дрожью. Вейя сбросила волнение тут же — ведь не видел её никто, чего так разволновалась? Да всё же княгиня никогда за эти дни, что прибывала Вейя в детинце, не заходила, не справлялась и не чаяла за неё. И слова её те ревнивые, брошенные сотнику, всколыхнулись в памяти. Не рада была княгиня Вейе, а как Далебор вернулся — и вовсе ощетинилась, будто Вейя ей дорогу в чём перешла.
— Ходила уж куда? — спросила, скользнув по девушке взглядом внимательным.
— На капище, — ответила, не выказывая своего волнения, что пуще разгуливало по телу, прошла к лавке и положила верхицу, что так в руках и несла.
И не ускользнуло от Вейи, как нынче хороша была собой княгиня, как светилась белая кожа в обрамлении льняной намитки, что волосы её покрывала, как проступал румянец на щеках и горели красным сердоликом — как дорогие бусы на её груди — губы. И платье, в которое обрядилась она в нынешнее утро, из шёлка алого дорогого из дальних земель привезённого. Богато одевал её князь Годуяр, жена — его гордость и отрада. Многие считали, что наряжается княгиня для князя своего от радости о скором его приезде — так бы и Вейя подумала, а теперь даже горечь взяла от понимания, для кого это так Любица старается.