— Можешь идти, — отпустил её и, как только та скрылась, откинув полог, вошёл внутрь, уж не в силах больше ждать.
Вейя у очага сидела, и как только появился Тамир, поднялась торопливо, будто только и ждала его, вытянулась вся гибким стеблем, смотрела долго, а Тамир видел, как летели брызги искр от очага между ними, в два шага пересёк гэр, сковал пустельгу в кольцо рук, оглаживая спину и плечи, под ладонями чувствуя изгибы, кости тонкие, хрупкие.
— Тамир, я… — назвала по имени и осеклась, губы сжав.
Тамир склонился, вжимаясь в её губы своими с таким напором, что Вейя вцепилась в кожаный ворот его лат, держась крепко, раскрывая губы, позволяя ласкать себя. В голове поплыло от того, как сладки губы её, как мягки и податливы, Тамир, тяжело дыша, вцепился в ремни своего дегеля, дёргая завязки, скидывая тяжёлую защиту, что мешала чувствовать гибкое тело Намар. Собрав подол рубахи, задрал его до бёдер, подхватив Вейю, отрывая от земли, пронёс на лежанку узкую, опустил, развязал тесьму портов своих, раскинул ноги, навис, толкаясь твёрдо. Все мышцы натянулись, ощущая глубину горячую, тесную и влажную, жаждущую его принять. Он зашипел глухо, сжимая её плечи пальцами, стискивая до судороги в мышцах, задвигался твёрдо, быстро. Вейя прикрыла ресницы, всем телом содрогаясь, обхватила его пояс ногами, овив шею тонкими, как лоза, руками, вжалась, глубже его принимая. У Тамира внутри будто сорвало всё, все путы порвались, задвигался резче, безудержней, так что рваные горячие выдохи срывались с губ Вейи, переходили на тихие стоны, вздрагивала под ним, двигаясь ему навстречу. Пока острыми осколками не схлынуло напряжения, омыв их обоих горячей волной, проливаясь по телу, вынуждая совершать беспорядочные толчки. Тамир излился прерывисто, лихорадочно почти. Вейя затихла, бессильно вздрагивая всем телом, крепче в шею вцепившись, пока он всё ещё проникал в неё, но уже медленней, а после замер совсем, дыша тяжело, сдержанно, почти вслепую губы её поймал, накрывая своими, крадя горячие рваные выдохи пустельги. Только Тамиру и того было мало. Он огладил спину, прильнул теснее к ней, чувствуя её маленькое слабое и такое ранимое тело. Его птичка. Его Намар.
Неизвестно, сколько так лежали, сплавленные будто слитками горячими вместе. Вейя пошевелилась, тонкие пальчики пронизали его волосы на затылке, сжала их с силой и выпустила, погладив шею, плечи, грудь. Он её руку поймал, целую ладонь горячо.
— Нашёл меня, хазарич, как? — спросила тихо. — Я отца своего встретила, Гремислав тут… он у твоего брата, — сказала и уткнулась в шею его, обдавая кожу дыханием, обожгла, мазнули влагой ресницы.