- Лучше бы это были только игры, - говорю я, не возмущаясь и не укоряя за их страшное
развлечение.
Эти трупы когда-то были людьми. Иногда, ребята называют их именами прежних знакомых, что
успели досадить им в прошлой жизни.
Кошмарно? Ужасно? Дико? Да. Да! Да, черт возьми!
И, несмотря на это, я не могу запретить им это. Они должны тренироваться, не только
таскать тяжести на своих хрупких плечах и в тонких пальцах.
Двое ребят совсем не похожи на тех школьников, что я видела в Америке - они слишком худы,
их темные глаза смотрят совсем не детскими взглядами, внимательными, цепкими. Они не
похожи на моих воспитанников в Кении - они жилистые и куда более жестокие, они
самостоятельные и не ждут никакой помощи извне.
Глядя на играющее пламя в глубине огромных бочек, на нагретые автомобильные диски
удерживающие их на месте и спасающие нас от пожара, я все чаще ловлю себя на мысли, как же
убого мы живем.
Кто назовет это романтикой. Но нет.
Электричество, вода в бутылях с помпой, приставка, огонь в печи, укрепленное жилище,
горячая еда - это комфорт, безопасность и уют. Я недолюбливаю последнее слово потому что
оно характеризует то положение вещей, тот образ жизни, когда делаешь из дерьма конфетку.
Я радуюсь тому что у нас есть книги, чистая бумага, куча канцелярии. Я читаю им и пишу
письма, очень часто прошу их сделать тоже самое. Маленькое сочинение на свободную тему.
Я рада, что у нас появилось радио и мы можем слушать новости. Дети, слушая его, часто
задают мне вопросы, а я отвечаю, объясняю значение непонятных для них слов.
Я знаю, что надо выключить его, а еще лучше разбить не молотком так битой, только бы не
травить душу, но не могу. Я наоборот врубаю его на полную катушку и на многие километры
вокруг разливается музыка.
Джейк никак не комментирует мое самоистязание, не пытается утешить или поднять, если такое
случается, мое плохое настроение. Мы больше не возвращаемся к вопросу о походе на Юг, не
вспоминаем о яхте и даже больше - я не хожу туда.
Баллончик с белой краской стоит без дела под мойкой.
Я понимаю, что не пойду никуда без него и не оставлю его здесь. Верю, что все изменится и
он наконец, передумает. Это чувство, среднее между надеждой и трусостью, пугает меня,
заставляет выделяться какой-то неприятный осадок, что оседает и копится. Он отравляет меня
еще хуже, чем двуличный мир вокруг.
Бинг[1] и Фрэнк[2] заставляют меня вспомнить все прошлые праздники, особенно ярко меня
греют воспоминания о тех, что я провела в отцовском кабинете.
Там было все то, за что я так любила Рождество. Папа, книги, камин с тремя носками, мистер