Аркадий Иванович убрал камень в выдвижной ящик и внимательно посмотрел на меня. Прямо как Мюллер на Штирлица, застуканного с поличным на чемодане русской радистки.
— Вы что, и вправду считаете, что это я его ухайдакал?
Следователь хмыкнул.
— Я пока ничего не считаю. Но факты — упрямая вещь, и все они сейчас против тебя.
Я молчал. Сказать было, действительно, нечего. Но признаваться в том, что не совершал… Нет уж, на это я не подписывался…
— Не знаю, откуда на этом камне мои отпечатки, объяснить это никак не могу, но гражданина Гайдара я не убивал — это точно.
— Жалко, — покачал головой Аркадий Иванович. — Жалко, что ты не хочешь ничего объяснять, а я, соответственно, не могу не учесть при расследовании все эти… внезапно открывшиеся обстоятельства. Просто пойми, за убийство Попова ты получишь очень серьёзный срок, но если будет доказан ещё один эпизод, с гражданином Гайдаром, вместе это потянет на высшую меру. Хотя, безусловно, имеется и такой вариант, что дело у нас заберут и передадут в КГБ…
На этом месте я снова вздрогнул, только теперь мысленно, взяв себя в руки и постаравшись не проявлять эмоций, как минимум внешне.
— …Практически одновременные убийства двух видных учёных-экономистов, совершённые без явных мотивов — согласись, это наводит на размышления. А вдруг их убили по неким идейным соображениям? Вдруг это результат деятельности какой-нибудь тайной антисоветской группы?
— Глупость какая-то, — пробурчал я, поёжившись.
— Может, и глупость, а может, и нет. В любом случае, мне бы хотелось, чтобы это дело осталось в нашей епархии. Поэтому я и предлагаю тебе… своего рода сотрудничество. Ты говоришь, кто тебя на это подбил, я — переквалифицирую твою статью на более лёгкую, например, 106-ю «по неосторожности» или на 108-ю «нанесение тяжких телесных».
Я сделал вид, что задумался.
— Уверен, тебя просто используют, — не унимался следователь. — И вероятней всего, что втёмную. Кто? Зачем? Рано или поздно мы это всё равно узнаем. Но с твоей помощью это получится гораздо быстрее. Надеюсь, ты понимаешь, о чём я?
— Да. Я понимаю.
— И?
— Я должен подумать.
— Отлично, — Аркадий Иванович убрал со стола пакет с недоеденными бутербродами и взялся за телефон. — Конвой в двести пятнадцатую, — после чего опять посмотрел на меня. — Завтра и послезавтра допросов не будет. Времени у тебя — до понедельника…
В камеру я вернулся аккурат к ужину. После прокурорских бутербродов заставить себя хлебать местный «борщ» и заедать его недоваренной кашей было почти невозможно. Однако и отказаться от планового приёма пищи — в глазах сокамерников это выглядело бы весьма подозрительно. Пусть тюремная пайка не амброзия и не нектар, но если охота жрать (а жрать за решёткой охота всегда), сожрёшь что угодно, ещё и добавки попросишь. Поэтому я и не стал строить из себя привередливого барчука, а слопал всё, что налили в миску зэки-раздатчики, уже осужденные, но отбывающие свои сроки в следственном изоляторе, а не в колониях.