— Кара богов…
— Кто знает. Но Госли-старший будет трясти весь Ивелин.
— Почему? — нахмурилась Илзе.
— Не верит, что сын просто так помер. Все же здоровый лоб, такого ни одна зараза не брала. И Госли думает, что убили его.
— Только этого не хватало.
Цветочницу охватило нехорошее предчувствие. Нет, связать ее со смертью Госли сложно, все же яд лютика никак не определяется, да и особых симптомов не имеет. Но внутри зрело странное желание уехать куда-нибудь и переждать там неделю-другую.
И это предчувствие не подвело. На следующий день рано утром, еще до открытия магазина, девушка вдруг услышала громкий стук в дверь. Складывалось ощущение, будто колотили ногами.
— Открывай! — заорали из-за двери.
И пусть внутренний голос категорически запрещал Илзе не то что открывать, а вообще подходить к двери, она все же спустилась вниз. Не станешь же сидеть взаперти в надежде, что незваные гости уйдут? Судя по настрою, они скорее выломают преграду, чем оставят цветочницу в покое.
Распахнув дверь, она увидела довольно странную компанию. У крыльца стоял красный от злости бургомистр, его супруга, какой-то молодой мужчина, вроде бы друг Патрика Госли, и два стражника, неловко переминающихся с ноги на ногу.
— Что-то случилось? — осторожно спросила девушка.
— Ты арестована за убийство моего сына, — выпалил Госли-старший, брызжа слюной.
— Простите? — похолодела девушка.
Нет, они ведь никак не могли этого узнать. Цветы всегда срабатывают, не оставляя абсолютно никаких следов. И доказательств участия Илзе не было и быть не может.
— Ты ведьма, — заявил мужчина, глядя на растерянное лицо цветочницы.
— Что за глупость? — пробормотала Илзе.
Ведьмами называли женщин, которые были приверженками культа темной богини Тамины. Они практиковали ритуалы с жертвоприношениями, насылали порчи и проклятия. Пусть их уже давно не сжигали на кострах без суда и следствия, как поступали в Редонии, но ведьм не любили. А тех из них, кто запятнал себя чужой кровью, лишали дара или даже казнили. Из-за преследований ведьмы жили уединенно, маленькими группами в самых отдаленных уголках королевства, не рискуя выходить в города.
— Ты приворожила моего сына. А потом, когда он тебе надоел, решила избавиться от моего мальчика.
— Это неправда, — беспомощно прошептала Илзе. — Я никого не привораживала.
Обвинение было совершенно нелепым. Илзе даже не представляла, как оно могло прийти в голову господину бургомистру.
— Еще как привораживала, — яростно произнес мужчина, который был другом Патрика. — Он последние несколько месяцев только о тебе и говорил. Илзе то, Илзе это… А ты перед ним все хвостом крутила, но близко не подпускала.