С трудом, но ему удается открыть дверь, как-то получается затолкать в темный коридор мой чемодан, затем затащить меня саму все еще виснущую на нем и целующую. Дальше все происходит стремительно. Наша одежда остается на полу. До спальни дойти не успеваем и приземляемся на полу, наверно, в гостиной. На ковре. Мишель резким движением разводит мои колени в стороны и так же резко входит, отчего становится немного больно, потому что входит до упора. Двигается он быстро, очень быстро и целует — глубоко, жадно, бешено. Когда же на секунду отстраняется, чтобы заглянуть в глаза, я понимаю, что хочу сказать ему самое главное…
— Я люблю тебя, — бормочу сквозь тяжелое дыхание.
И моему безумному Бонапарту окончательно срывает крышу. Вот таким я его еще не знавала. Мишель прижимает меня к полу, хватает за волосы, чтобы не дергалась и несколькими мощными движениями, что сродни ударам молота по наковальне, добивает нас обоих. Боже, как приятно ощущать его внутри до самого последнего импульса, слушать прерывистое дыхание, переплетающееся с шепотом. Правда, что именно шепчет, не знаю, ибо делает он это на французском языке.
— Ты снова не сдержался, — улыбаюсь с трудом, так как губы горят.
— Но ты же на противозачаточных, — все еще находится на мне, во мне, целует плечи, шею.
— Если быть честной, — и прикрываю глаза от стыда, — то нет.
— Что, совсем нет? — сейчас же перестает целовать.
— Совсем. Более того, в нашу первую ночь у меня должна была случиться овуляция, — после чего замолкаю в ожидании реакции, а сердце расходится не на шутку.
— То есть, получается, в феврале нас может ждать сюрприз?
— Угу. И мне страшно, нереально страшно.
— Чего ты боишься? — опять возвращается к поцелуям.
— Как чего? — распахиваю глаза. — Того, что еще слишком рано. Что ты не захочешь. И далее по списку.
— А если не рано? Если я хочу? И так далее по списку, — произносит на ухо. — Я люблю тебя, Сень. И верю, мы встретились, чтобы остаться вместе, чтобы раз в год, а то и два раза летать в Лёкат, чтобы наконец-то научиться кататься на лыжах, чтобы каждый день узнавать друг о друге что-то новое. И если здесь, — все-таки слезает с меня, затем кладет руку на живот, — кое-кто уже завелся, то я могу смело считать себя самым счастливым лягушатником на свете. Только дай слово, что это будет сын, — расплывается улыбкой.
— Ничего не буду обещать. Потому что это будет дочь.
— Ну, это мы еще посмотрим…