Наверху воинов не нашлось, за исключением пожилого седоусого мужика лет пятидесяти на вид, в хорошем пластинчатом панцире и с мечом в руках, закрывшего собой полненькую женщину примерно его лет, прижимающую к себе двух симпатичных девушек, одну лет пятнадцати – семнадцати и вторую – помоложе и постройнее, а также двух пацанов лет двенадцати – тринадцати. Мальчишка, что на полголовы повыше брата, сжимал в руках кинжал, пытаясь вырваться из рук матери. Еще куча баб и детей разного возраста в одежде победнее и погрязнее сбились в кучу у стены дальше и орали так, как будто их уже режут. Торвальд, впрочем, выдал децибелы не хуже, указывая на мужика и вопя:
– Он мой!
Неожиданно мужик оказался первым, кто попытался договориться:
– Со мной делайте что хотите, но женщин и детей хотя бы пощадите. Зачем вам их жизни?
Мы молча обступили его полукругом. Хотя воин и встал в угол, не давая обойти себя со спины, зря он леди де Мор с дочками и, видимо, свою семью за спиной оставил. Мелькнула мысль: где сноха? Жизни ему осталось ровно столько, сколько мы захотим. Но склонность к диалогу надо было поощрить:
– А что сразу не сдались? Отсидеться надеялись? А теперь страшно стало?
Мужик хотел что-то сказать, но явно передумал. Баб и детей рубить пока никто не собирался, хотя в помещении помимо его самого и закрытых им женщин и детей все люди были в нашей власти. Глянул назад и устало сказал:
– Детей хотя бы пощадите. У вас же у всех они есть.
– Бросай меч, – разочарованно рыкнул Торвальд.
Я мысленно хмыкнул, обломался с подвигом, бедняга. Мужик производил впечатление довольно сильного противника, несмотря на возраст, и был весьма замотивирован. Прибить его в одиночном поединке было бы хорошим пиаром, тем более что в помещении появились новые действующие лица: паршивец Ульф с десятком голов из своего херада. Так как дружище Торвальд, похоже, только ради реноме в глазах своих оппозиционеров так суетится, шанс произвести на оппозицию впечатление не стоило упускать. Разочарование в голосе друга было понятно. Отсутствие гнили в душе тоже, положением мужика вполне можно было воспользоваться.
– Я не ребенок, – неожиданно ответил старик, похоже, не понявший, что резни уже не будет. – Мне пощады не надо. Никто из вас не сможет сказать, что мне стало страшно. – Или понявший, просто не пожелавший сдаваться сам. Ведь он пожертвовал воинами внизу, чтобы спасти женщин и детей, которых вполне могли изрубить по инерции, встреть тут сопротивление.
– Это очень хорошо! – воспрял духом Торвальд, выходя вперед.