— Может быть, совсем сюда переедет, поближе к заводу... — сказал Абкадыр и хитро подмигнул.
— Хорошо в урмане? — спрашивал Могусюмка.
— Хорошо! — вздохнувши, отвечал Гурьян.
Вчера в избе Гурьян сидел угрюмый, с печальным взором, а нынче хоть и глядит исподлобья, но уж весел и даже чуть смущен, словно его против воли выволокли на свет божий, на люди. Глаза у него сегодня синие, яркие-яркие, и добрые, кроткие, умиротворенные.
Здесь, где широкое, незакопченное небо, где яркий лес, совсем по-другому чувствует себя Гурьян. На заводе — ни деревца, как на складе, где торгуют бревнами, стоят сухие бревенчатые избы, и серая земля между ними. Только барский сад, да сад у церкви, да кое-где в верхнем селении палисаднички, как у Булавиных. А здесь лес густой, теснятся ели, тучные, с мертвыми сучьями. Глянешь под них — там, как темная ночь. И тут же огромные березы, целые вороха листвы свисаются, прямо на ели ложатся. Цветы, птицы поют, журчит ручей у самой кибитки, стрекочут кузнечики. Просветлел взор Гурьяна.
Сейчас вцепился бы жеребцу в загривок, вскочил бы да поскакал...
— Эх ты, колдун! — ухватил Гурьян своего друга за шею.
Но шея у Могусюма, как тонкая сталь, не гнется, только дрожит под лапой мастера. Сталь нашла на сталь.
— Ты шибко все об урмане печешься. У тебя от этого может ум за разум зайти.
— Чего болтаешь? Как может ум за разум зайти? Ум и разум одинаковы.
— Нет, разница есть!...
— Болтаешь, болтаешь! — махнул Могусюмка рукой.
Пошло угощение. Старуха в белом платке и черном халате стала черпать кумыс из кадушки, накрытой чистой холстиной. Тут всюду кони, кобылицы, жеребята их сосут, стоят ведра, сало в чашках, пахнет парным молоком.
Гурьян объяснил, зачем явились мужики.
— Ладно! Съездим к Курбану, — согласился Бикбай.
За подобные дела брались охотно.
— Надо ехать к Курбану, — подтвердил Абкадыр.
— Хлопотать! — добавил Бикбай по-русски.
Башкиры объяснили, что земля, которую хотели снять николаевцы, — общинная. Бикбай был в этой общине, но распоряжался землей Курбан. Известно было, что все общественные постановления выносились по желанию Курбана. Абкадыр, хотя и в другой общине, но тоже взялся помочь.
— Курбан хороший! Поедем, — сказал Абкадыр, — попросим его!
— Сейчас?
— Зачем? Завтра! Куда торопиться?
Гурьян к утру должен был возвратиться на завод, чтобы выйти к молоту.
— А ты не пособишь? — спросил он Могусюмку.
Могусюмка хотел ехать на Куль-Тамак.
— Не помирать же людям с голоду. А ведь Бикбая может Курбан не послушать.
— Слышь, Гурьян, а не страшно с ним ехать? А как нас за него всех заметут? — потихоньку спросил Макар.