— Ландыш, давай поговорим, чтобы прояснить недоразумение. Мне интересно, что ты себе успела нафантазировать?
— Ничего. Вы хотели дать распоряжение, Витольд Лоллиевич.
— Лоллийевич.
— Извините…
— Смотри сюда, Ландыш.
Интересно, если я вновь зажмурю глаза, сегодня прокатит?
— Ландыш, если поддалась любопытству порыться на столе, найди смелость посмотреть в глаза.
В общем резонное замечание. Перевела взгляд на него:
— Простите, я действительно не имела право…
— Женское любопытство?
— Да. Просто, — давай, давай, Ландыш, выкручивайся, — просто я никогда не умела рисовать, поэтому увидела штриховку и…
— А чего испугалась?
— Я скорее не ожидала. А кто это рисовал?
Вишневский не спешил с ответом, затем наклонился и достал из стола альбом склейку и деревянную коробку, которую открыл. Я затаила дыхание, в двухуровневом ящичке достаточно известной фирмы хранились цветные карандаши, пастель и еще мелочи художников. Рассматривая богатства, я перевела восхищенный взгляд на шефа:
— Вы умеете рисовать?
— Ландыш, я тоже заканчивал МАРХИ, а туда без художественной школы не берут.
— Да?
Он усмехнулся и достал еще одну папку:
— Смотри.
Отодвинув в сторону чашку и рабочие инструменты, я осторожно развязала атласную ленточку. Внутри оказались портреты, выполненные карандашом. Под игрой черно-белых линий оживали обитатели офиса. Вот Мария Ивановна внимательно читает меню. Здесь Софья отвечает по телефону, а тут Вероника за компьютером. Были незнакомые лица. Нашла я и Марину, мечтательно смотревшую вверх. Улыбчивая и светлая, с растрепанными волосами — совершенно не похожая на ту высокомерную эйчара. Я с восторгом рассматривала рисунки, тайком разглядывая автора. Он спокойно читал газету, наслаждаясь кофе, и кажется его совершенно не волновало, что один из сотрудников в данный момент мается дурью. Но сейчас мне стал немного понятен тот пиетет, который питали к нему подчиненные. Портреты были словно живые, вот только..
— Тебя что-то смущает? — оказывается, за мной тоже пристально наблюдали.
— Они все черно-белые, а на том глаза разноцветные, — я упорно пыталась не ассоциировать себя с портретом, хотя глупо отрицать сходство.
— В черно-белом цвете не получилось передать красоту твоих глаз.
— То есть вам не все подвластно? — тихо заметила я, осторожно складывая рисунки в папку.
— Увы, я обычный человек.
— Только слишком хорошо рисуете.
— Прозвучало как обвинение.
Я промолчала, спрятав и свой рисунок в папку, осторожно завязала золотые ленточки и протянула папку хозяину.
— Я просто завидую. Мне никогда не удавалось ни рисование, ни музыка, ни танцы. Сочинения давались на твердую четверку, стихи рифмовать не умела. Шить, вышивать, вязать тоже не могу. Вот такая неумеха.