– Расскажешь? – шепчет Джейк, покрывая мои щёки лёгкими поцелуями. Его щетина слегка колется. Я обвиваюсь вокруг него, закидывая ногу и руки – блин, так хочется быть ближе, раствориться в нём, стать единым целым – не физически, а, скорее, прикоснуться к его душе своей. Так сильно, так больно – это опять моё клятое сердце напоминает мне, что я люблю его, люблю-люблю-люблю Джейка Маккензи, и это почти что раскалывает меня на части.
– Не сегодня, – я качаю головой, насколько это возможно в нашем положении. – После. Дай мне немного времени.
Я хочу рассказать ему всё – или почти всё – но просто не могу сейчас даже думать о том, что мне, возможно, придётся снова лгать. А я так не хочу лгать ему – ещё меньше, чем всем остальным, но я слишком погрязла в собственных недомолвках.
– Тогда спи, – соглашается Джейк и целует мои губы определённым, не располагающим ко сну, образом. Я отвечаю помимо воли – прижимаясь ближе, позволяя своим рукам скользить по его широкой спине, пытаясь обнять ещё крепче, когда…
– Я, блядь, сказала, что прирежу? Я же слышу, как вы сосётесь!
Я хихикаю, утыкаясь в плечо Джейка.
– Доброй ночи, Зара! – громко говорю я и ещё раз – теперь уже абсолютно невинно – целую Джейка. – Сладких снов, Арагорн.
Я поворачиваюсь к нему спиной, и он крепко меня обнимает. Я чувствую лопатками его грудную клетку, и от жара его кожи меня морит окончательно. Перед тем, как уснуть, я слышу только шёпот над ухом:
– С тобой других не бывает, Принцесса.
Я снова стою, покрытая засохшей кровью, в пещере у основания вулкана; мои ноги по щиколотку вязнут во влажной рыхлой земле, под ногтями – грязь, в ладонях – занозы. Тело бьёт мелкой дрожью, в голове – кавардак. В полумраке пещеры могилы передо мной безымянны, но я знаю, где чья, и от этого мне хочется рвать на себе волосы – но я остаюсь неподвижной. Словно во мне две личности. И одна готова впасть в истерику и кататься по земле, крича и раздирая когтями себе грудную клетку, чтобы избавиться от холодной – сжигающей – пустоты, чтобы скатиться в инстинкты, озвереть окончательно, уничтожить каждого, кто ответственен за это, и себя – в первую очередь; забыться, потеряться в животной природе, утратить человеческое – эту боль, – не хочу, не стану больше чувствовать её, если позволю себе поддаться порыву… Но другая часть меня – сильнее. Она ненавидит. Эта ненависть растекается холодом по венам, замораживает всё остальное, оставляет после себя кусочки льда на коже и под ней, выжигает другие чувства. Удерживает меня на месте, заставляя пялиться на могилы друзей пустым взглядом, и даже не позволяет думать о чём-либо – кроме неё, ненависти.