- Это не имело к тебе отношения. Просто её величество волновалась о своём колдуне. И у неё были на это причины – колдун-то чуть не сбежал.
- А сейчас? – спросила я и затаила дыхание. – Сейчас мы можем сбежать? Бросить всё – и сбежать?
Он опять замолчал и молчал слишком уж долго, а когда заговорил, что заговорил совсем о другом:
- Знаешь, мне кажется странным, что из всех девушек Аселин выбрал именно тебя.
- Или я выбрала его, - ответила я с досадливым смешком, понимая, что он решил перевести тему. – Увидела твою копию – и сразу пропала. Я влюбилась в него с первого взгляда. С первого взгляда, Джиль. Хотя до этого танцевала с ним весь вечер, пока он прятался под маской.
- Словами, значит, он впечатления не произвел, - Вирджиль выглядел настолько самодовольным, что я не удержалась и дернула его за волосы.
- Как бы ты ни пытался заставить меня обо всем позабыть, сердце невозможно обмануть. Оно помнило мою любовь к тебе. Сначала я не понимала этого и злилась. Я должна была тебя ненавидеть, а вместо этого ревновала ко всем женщинам, что крутились вокруг тебя. И таяла от каждого твоего взгляда, от каждого прикосновения.
- Таяла? – он уложил меня на постель и провел кончиками пальцев по щеке, губам, шее, потом его рука спустилась ниже, приласкав мою грудь, и я выгнулась навстречу его ласкам, уже загораясь, уже желая большего.
Но спустя четверть часа, когда Вирджиль лежал на подушках, блаженно прикрыв глаза, я снова напустилась с расспросами:
- Тогда, перед помолвкой с Аселином… - начала я, и колдун сразу же посмотрел на меня – быстро и настороженно. Он боялся моих расспросов. По крайней мере, тех, что касались особых тем. – Перед помолвкой, - продолжала я, - когда ты пришел ко мне в спальню… Ты ведь опять хотел стереть мне память? Почему не стёр?
Он погладил меня по голове, по щеке, прежде чем ответить. Казалось, он никак не может утолить голод прикосновений, голод взглядов… Но я и сама ещё не насытилась этим в полной мере.
- Не смог, - сказал Вирджиль. – Представил, что произойдет наша новая встреча, и ты снова меня не узнаешь. Это было очень больно, когда раз за разом ты не узнавала меня. И я подумал… пусть Эмили ненавидит Вирджиля Майсгрейва, пусть презирает, но она будет помнить о нем.
- И тут думал только о себе, - упрекнула я, - убеждал меня, что воспоминания не важны, а сам цеплялся за них. А что сделал с монахинями в пансионе? Тоже стер им память?
- Там было проще, - легко согласился он. – Стер только то, что касалось тебя, и уничтожил все метрики, чтобы тебя не нашли.