Мэттью решил дождаться и пропустить странного незнакомца вперед, рассудив, что уж лучше один раз с ним поздороваться, чем терпеть его у себя на хвосте. Но немного спустя он вспомнил про дедову подзорную трубу.
Сгорая от любопытства, Мэттью извлек ее со дна котомки и направил на тропинку, но незнакомца в поле зрения не поймал. Тогда он опустил инструмент, невооруженным глазом нашел путника и после этого опять посмотрел в подзорную трубу. Но едва ему удалось сфокусировать ее на движущейся фигуре, как та исчезла за большим камнем.
Вынырнув из-за него, незнакомец поднял голову и взглянул в сторону Мэттью. Тот вскрикнул и чуть было не уронил подзорную трубу в пропасть. Понадобилось время, чтобы собраться с духом и заставить себя снова в нее заглянуть.
Незнакомец передвигался даже быстрее, чем сначала показалось Мэттью. На самом деле он не шел по тропинке, а бежал, приближаясь с невероятной скоростью. Что касается его диковатых ужимок и ни на что не похожей походки, то подзорная труба объяснила Мэттью их причины.
Левая рука у незнакомца была совершенно очевидно сломана, причем, скорее всего, в нескольких местах. Левая кисть превратилась в трудно узнаваемый кровавый ошметок, как если бы попала под кузнечный молот. Левая нога, тоже вся переломанная, омерзительно вихлялась и выкручивалась на ходу. Одежда была изорвана в клочья и пропитана кровью.
Волосы, казавшиеся Мэттью мокрыми, слиплись от запекшейся крови и выглядели так, как будто незнакомца скальпировали американские дикари, про которых рассказывал дед. Но ужаснее всего было лицо.
Оно представляло собой сплошное кровавое месиво, какое увидишь разве что на скотобойне или в ночном кошмаре. Одна его половина, на которой не осталось вообще ничего, кроме раскромсанных хрящей и изодранной в клочья плоти, напоминала овечью тушу, основательно обклеванную грачами. С другой половины смотрел немигающий глаз.
Первой мыслью Мэттью было, что незнакомца жестоко избили. Но кто это мог сделать? Или что? Он сам всего полчаса назад прошел тем же путем и не встретил никого, кроме старого мистера Бекетта. А судя по тому, как выглядел незнакомец, на него напал по меньшей мере лев.
Почему он не позвал на помощь, думал Мэттью, и каким образом ему с такими увечьями удавалось так нестись по крутой, каменистой тропе? Сам Мэттью, целый и невредимый, не смог бы подниматься по ней бегом, даже если бы за ним гнались черти. Он опять посмотрел в подзорную трубу и опять чуть не выронил ее из рук.
Незнакомец не оглядывался назад, как делал бы человек, опасающийся погони, и не смотрел вперед, выбирая путь, как сначала показалось Мэттью. Когда Мэттью посмотрел на него в подзорную трубу, он тоже поднял голову и поглядел вперед – но не на тропинку, а на Мэттью. В его взгляде – так ярко, что это было видно даже на изуродованном лице – горела фанатичная решимость. Он ни от кого не убегал. Он гнался за Мэттью.