— Я могу тебе часами рассказывать, что нужно делать, как себя вести, как думать. Могу провести тебя через это. Наблюдать и критиковать, как если бы я был твоим настоящим учителем, а ты моей студенткой, но все это было бы напрасно. Думай об этом эксперименте, как об иммерсионном языковом опыте. Вместо того чтобы учить французский в школе, тебя забросили на юг Франции в семью, которая говорит на ломаном английском. Ты должна найти способ выжить в этой семье и приспособиться, причем довольно быстро.
— В твоих устах это звучит ужасно, — сказала я ему.
Его глаза метнулись ко мне.
— Ты поняла меня.
— Спасибо, — тихо сказала я. — За то, что помогаешь мне, хотя и не хочешь жить в этом мире, ненавидишь все эти пышные ужины и вечеринки.
— Думаю, если я буду трахать тебя на всех этих пышных ужинах и вечеринках, то они станут для меня более терпимыми, — невозмутимо произнес он.
Мои щеки вспыхнули, тепло затопило тело.
— Ты же несерьезно.
— Разве похоже, что я шучу?
Нет, нет, не похоже.
— У меня есть одно правило, — осторожно заявил он, обходя стороной тот факт, что намеревался заняться со мной сексом в общественных местах в рамках, так сказать, моего обучения.
Правило, о котором мне было... очень интересно узнать побольше.
— О? Я удивлена, что у тебя только одно правило.
— Это очень важно. — Он выглядел напряженным, когда говорил. — Но я оставляю за собой право добавлять по ходу еще.
Я усмехнулась.
— Прекрасно. И так самое важное правило, какое?
— Мне... не совсем удобно об этом говорить. Но твое обучение неортодоксальное, оно направлено против того человека, которым я пытаюсь стать. Понимаю, что в этом я добился успеха лишь наполовину. Старался только на четверть, чем должен был. Итак, Верхний Ист-Сайд для меня как дом, предполагаю, что именно здесь я должен и находиться, но это не делает меня счастливым.
Я кивнула в ответ, понимая, что не очень счастлив, помогая мне. Он изменил свое решение только после того, как увидел мои слезы после появления Льюиса. Изменил свое мнение об этом проклятом соблазнительном мире, который втянул меня, как Алису, провалившуюся в кроличью нору.
— Я не буду всегда тем Пенном, которого ты знаешь. Мне придется стать тем Пенном Кенсингтоном, который владеет Манхэттеном. Темный зверь внутри меня живет в моем сознании и угрожает вырваться наружу. Зверь, которого я держу на поводке с тех пор, как мой мудак отец умер от передозировки, заставив задуматься, что, черт возьми, я делаю со своей жизнью. Тебе не всегда будет нравиться то, что я делаю, что говорю или как себя веду с другими. Тебя это устраивает?