Я чувствовал, что нужно что-то сказать, но не знал, с чего начать, да ещё и во рту пересохло. Однако сидевший передо мной я начал первым. Причем с вопроса в лоб:
— Зачем ты отнял у меня моё тело?
— Но ведь это же и моё тело тоже…
— Твоё старое тело умерло, а это принадлежит мне.
Я понимал всю абсурдность ситуации, как понимал и то, что это сон, который так еж реалистичен, как и те два сна с «ловцом». Может, это он всё и подстроил? Скучно ему, вот и страдает ерундой.
— Поверь, я в этом теле оказался не по своей воле.
— Я знаю, но ты можешь мне его вернуть.
— Каким образом? — спросил я, внутренне холодея от предчувствия ответа.
Парень вперил в меня свои чёрные глаза и медленно произнёс:
— Просто умри.
А мгновение спустя черты его лица вдруг начали оплывать, словно расплавленный воск. Глаза, нос, рот — всё это сначала стекало вниз, но затем начало стягиваться и по бокам, будто бы кто-то невидимый ухватил кожу в районе щёк и с неимоверной силой стал тянуть её назад. Вскоре передо мной сидело существо с целлулоидной поверхностью вместо лица, и только уши почему-то оставались на прежнем месте. И это зрелище было настолько жутким, что я не выдержал и завопил с такой силой, что, казалось, мои лёгкие сейчас вместе с этим криком лоскутами полетят наружу.
— Максим! Максим!
Я открыл глаза и увидел в свете настолько лампы склонившуюся надо мной маму в ночнушке. Сердце моё бешено колотилось, а подушка и простыня были влажными от пота.
— Господи, как ты меня перепугал, Максим! Ты так кричал … Что случилось? Кошмар приснился?
— Вроде того, — выдохнул я.
Перед моими глазами всё ещё стояла эта ужасная картина: я пятнадцатилетний с гладкой, матовой маской на месте лица.
Мама наклонилась и прикоснулась губами к моему лбу.
— Температуры, кажется, нет. Может, валерьянки накапать?
— Не надо, надеюсь, больше такая ерунда не приснится.
— А что хоть приснилось-то?
— Уже и не помню, — соврал я. — Какие-то монстры типа бабы Яги и Кощея Бессмертного.
Мама улыбнулась и присела на край кровати, укоризненно качая головой.
— Нельзя так перетруждаться. И книжки пишешь, и на соревнования ездишь, и музыкой успеваешь заниматься. А сейчас ещё учёба начнётся… Какой нормальный человек это выдержит?
— Нормальный не выдержит, — согласился я, — а такой гениальный, как я — уж как-нибудь справится.
— Ой, ну всё, гений ты мой!
Она с улыбкой взъерошила чуб на моей голове.
— Ладно, пойду досыпать, время только третий час. Ты тоже постарайся уснуть, сегодня тебе понадобится светлая голова.
Да уж, денёк сегодня предстоит напряжённый. Как-никак 1 сентября, а это значит — начинается новый учебный год. Фанфары по поводу моего триумфального дебюта на первенстве Европы уже отгремели, хотя, не исключаю, в училище тоже найдётся кому меня поздравить. А так по возвращении из Греции я успел дать интервью и «Пензенской правде», и «Молодому Ленинцу», на пензенском областном радио и даже сняться у Вишневского в программе «Парус». Заодно там же исполнил несколько песен под гитару. Получился своего рода небольшой творческий вечер минут на пятнадцать. Кстати, исполнял под аккомпанемент чехословацкой гитары «Cremona» с катавеем[1]. Откуда она у меня появилась? После визита на киностудию у нас с мамой оставалось ещё немного времени, и я предложил заглянуть в попавшийся на пути к станции метро комиссионный магазин. Там и обнаружилась эта подержанная, но находившаяся в отличном состоянии модель, причём не болгарского, а аутентичного чехословацкого производства. Стоил инструмент вместе с футляром всего 70 рублей, почему бы не взять? Не всю же жизнь заимствовать у Вальки его «ленинградку».