Все моментально выскочили на улицу, спрашивая друг друга:
– Ты видишь?
– А ты?
– Где этот проклятый вертолёт? Я его не вижу!
С какой стороны доносился звук было трудно понять. Он постоянно звенел в воздухе на одной ноте. В это время на льдину наползло новое, довольно внушительное облако.
– Улетай туча!
– Да, блин!
Все торопили ветер, чтобы он разогнал туман. После долгого монотонного жужжания звук вертолёта вдруг стал резко усиливаться.
– Да что это? Вот, зараза!
– Протянет это облако, в конце-то концов? Или нет?
– Ну! Ну! Давай!
Но облако, как будто зацепилось за избушку своим белым сарафаном и не собиралось покидать это место.
Нарастающий гул вертолёта привёл всю компанию в сверхвозбуждение и гиперактивность. Все кричали, рыдали, матерились, прыгали и падали в истерике на снег. Вертолёт, словно насмехаясь, пролетел прямо над ними. Всем показалось, что он чуть-чуть не зацепил своим шасси крышу бани. Впрочем, в тумане всё кажется совершенно не так, как на самом деле. То ли это вертолёт своими винтами надул, то ли облако просто закончилось, но небо над сгустком человеческой истерики вдруг распахнуло свои голубые объятья. И все увидели хвост вертолёта. Он был совсем близко. Но сколько «робинзоны» не кричали, не призывали его развернуться, винтокрылая машина издевательски медленно исчезла за горизонтом. Счастье, прощай! Ещё до кучи: надежда, радость избавления и далёкая жаркая Москва!
Два следующих часа они простояли на улице. Никто ничего не говорил. Не мог говорить. И не хотел говорить.
Практически никакого общения не было и на следующий день. Кто-то явно глумился над вынужденными «папанинцами». На небе не было ни облачка. Но никто не прилетал за ними. Температура поднялась ещё выше. С крыши вовсю лились ручейки тающего снега.
Вечером, слонявшийся по окрестностям Винсент вдруг завопил, указывая куда-то пальцем:
– Плывёт!
Все сбежались к нему:
– Кто плывёт?
– Видите? Вон там, в шуге, – указывал он на другой берег широкой трещины, разорвавшей в тот злополучный день паковый лёд под самолётом.
– Чего там?
– Горлышко торчит.
– Тьфу! Винс! Ты достал уже со своим алкоголизмом!
– Нет. Я сейчас сплаваю за ней.
Удержать его не смогли ни уговоры Стаса, ни слёзы девушек, ни истерика Виолетты, предчувствующей нехорошие последствия этой его идеи.
Винс был неумолим. Он разделся до трусов и прыгнул в воду. В несколько мощных гребков он достиг противоположного края полыньи и вернулся обратно. В руках у него была бутылка белого вина. По крайней мере это можно было понять по виду бутылки. Этикетки не было. Очевидно, её полностью свели со стекла морская вода и ледяная крошка, в которой она шлифовалась.