— Шире.
И я подчинилась. Я по-прежнему трясусь от холода, но, почувствовав ее холодные руки, задрожала еще сильнее. Этот кошмар длился не больше минуты.
— Одевайся.
С трясущимися от холода руками, униженная и обнаженная, сгребаю со стола полотенце и стыдливо прикрываюсь им.
На столе больше нет моих вещей, взамен оставлены сорочка и халат.
Приятно облачиться в одежду. Мои руки все еще трясутся, но уже не от холода.
Прижимая к груди кусок жесткой застиранной материи, что зовется полотенцем, молча следую за Ингрид Миллер, за женщиной, которую в мыслях убиваю самым жестоким и изощренным способом, который приходит мне на ум.
— Твоя палата, — старшая медсестра Миллер открывает передо мной дверь. — Тебе не позволяется иметь личных вещей. Ужин в шесть часов, в восемь отбой. Завтрак в восемь, обед в час. Уборная прямо по коридору — четвертая дверь направо. Душ каждые понедельник и четверг. Завтра, когда позовут на завтрак, сперва придешь в процедурный кабинет: прямо по коридору, вторая дверь направо.
Рассеянно киваю, все еще поглощенная фантазией жестокой расправы над Ингрид Миллер. Женщина закрывает за мной дверь, а я остаюсь радоваться своей пока еще персональной палате.
Палата — маленькое вытянутое помещение с одним окошком размером с форточку у самого потолка, а потолки здесь высокие. По обе стороны палаты две кровати со смирительными ремнями. Больше здесь ничего нет.
Присаживаюсь на кровать. Очень хочу выпить чай, горячий и согревающий. Это лучшее лекарство при моральной лихорадке после болезненной и унизительной процедуры.
Но чай мне никто не приготовит и даже самой его приготовить вряд ли когда-нибудь позволят.
Укладываю тяжелую голову себе на руки.
— Том, сукин ты сын! — едва слышно выругалась я. Прокручиваю весь сегодняшний день, начиная от утреннего разговора с ним и заканчивая поездкой в Данфорд, и внутри меня все клокочет от раздражения и ярости. Подлый низкий Том! Джон был прав в отношении него. Он был прав с самого начала. Том Стоун — слабый, самолюбивый, жалкий человек!
— Забери меня, Джон. Ради всего святого, сделай это уже завтра… — по щекам потекли слезы. Закидываю ноги на кровать, обняв себя руками. Плачу.
Я стою у огромного окна в кабинете Хэнтона. Вид из него фантастически великолепный и страшный.
Теплые руки вдруг сжали мне талию, и у самого уха слышу шепот Джона:
— О чем ты думаешь?
Укладываю свои ладони поверх его рук. В груди растекается приятное тепло.
— О тебе, — с улыбкой на губах говорю я. Но улыбка гаснет быстро. — Ты очень далеко.
Мужчина мягко развернул меня лицом к себе, и я с нежностью посмотрела в серую сталь его глаз, не сразу осознав, что спиной прижимаюсь к гладкой поверхности стекла. Я не хочу прижиматься к стеклу. Это девяносто девятый этаж!